— Ах ты, озорник, — прошептал восхищенно отец. — Такой великан, а за маленькой мошкой погнался, как уклейка… Значит, они у поверхности ходят, балуются. Ну постой, захотят солидной пищи — пойдут и по дну, и тогда…
И не успел отец этого сказать, как поплавок моей удочки пошел потихоньку против течения, затем остановился, словно раздумывая, куда плыть, и вдруг косо исчез под водой.
— Подсекай! Тащи!
Я схватил удилище и потянул через себя, как таскал плотвичек. Но не тут-то было — никакой серебряной рыбки не вылетело из воды. Леска туго натянулась, удилище согнулось в дугу. Словно зацеп там, на дне! Коряга, камень, не иначе.
Я тянул что есть силы, «что-то» медленно подавалось. Вдруг, громко щелкнув, леска освободилась, хлестнула по берегу, а я шлепнулся на землю. Из воды показались толстые губы и, плюнув в моем направлении, скрылись под водой…
— Эх, ты! — огорчился отец. — Разве язей через себя таскают? Ты ж у него крючок из губы вырвал… Вот он плюнул на тебя да и ушел!
Хотелось заплакать с досады…
— Ничего, если он другим не расскажет, мы еще их поймаем, — утешал отец.
Когда клюнуло у отца, он действовал совсем иначе. Вначале взмахнул удилищем вверх и влево, по течению, отчего крючок крепко впился в толстую верхнюю губу язя, потащившего наживку против течения, а уж потом стал, не торопясь, выводить. Удилище гнулось в дугу, язь упирался, но все же шел к берегу. У самого берега отец, бросив удилище, перехватил лесу двумя пальцами и стал осторожно подводить.
— Смотри, смотри, красота какая…
Я склонился над водой и увидел рядом с кромкой берега длинную темную полосу. Это была спина рыбы. Затем разглядел красные плавники, красный хвост и бока, отливающие золотом…
Отец, осторожно опустив руку в воду, поглаживал рыбину. Вдруг схватил ее под жабры и выбросил на берег. На хвойной подстилке забился огромный язь. Я издал крик восторга, но отец цыкнул на меня и немедленно закинул удочку на того же червяка, только слегка поправив.
И через какую-то минуту новая поклевка. Не успел отец посадить первого язя на кукан, как попался второй, и вдвоем они стали бурлить воду под берегом, как пара водяных коней на привязи.
Попался еще один и мне, но такой здоровущий, что даже отец не мог его сразу подтянуть к берегу. Язь шел в глубину, выходил на поверхность. Хлопал хвостом по воде. Насилу-насилу отец одолел его и, когда вытащил, сказал:
— Ого-го! Старейшина племени попался!..
И язь словно понял — перестал биться и посмотрел на отца укоризненно своим огромным золотым глазом…
Даже стало как-то неловко, что мы поймали такого могучего и умного язя.
После шума и плеска клев утих. Поплавки стояли неподвижно. В лесу совсем стемнело, и над речной долинкой, словно кисея, повис предвечерний сумрак.
Мечтательно наблюдая за поплавками, отец неподвижно лежал под обрывом на хвойных перинах. И вдруг наверху что-то зашуршало.
Я оглянулся и вскрикнул, увидев, что песчаный берег сползает прямо на нас! Из него вываливаются огромные круглые камни.
Рванулся вперед, в сторону, и вся лавина пронеслась мимо, грохнувшись в реку, засыпав мою удочку и потопив поплавок.
Отец отскочить не успел. Я видел, как один валун прокатился прямо по его спине, второй перекатился по ногам и остановился, а один, самый громадный, пронесся мимо головы и шлепнулся в воду. Груда песка засыпала отца, как могильный холм!
Я что-то кричал. Сгребал песок со спины отца руками.
Он был неподвижен и не отзывался.
От страха у меня сел голос и опустились руки. Наконец отец пошевелился и освободил от песка голову. Он протер глаза и проговорил, отплевываясь:
— Не реви, помогай…
С новой силой я принялся сгребать с него песок и мелкие камни, изранив себе руки в кровь и не чувствуя боли. Наконец отец освободился от песчаной могилы, приподнялся и сел. Глаза его были красны, он трудно дышал, хватаясь за грудь и откашливаясь. Затем прополоскал рот, зачерпнув в пригоршню воды из речки. И, когда выплюнул, вода была розовая.
— Этого еще не хватало. — Он ударил кулаком по песку. — Подкараулили, как дурака!
Раскрыв перочинный нож, единственное оружие, бывшее при мне, я выбежал на обрыв. В темном лесу все было неподвижно и тихо. А на пышных хвойных перинах виднелись глубоко вдавленные следы…
— Папа, может, медведь это?
Отец не отвечал, прикладывая ко лбу мокрый носовой платок.
— Подошел посмотреть, они ведь любопытные… а берег под его тяжестью и обрушился…
— Да, — сказал отец, оглядывая обвал, — один здоровенный камнище катился, как жернов. Вот если бы он по мне прошелся, — готово, мешок с костями…
Даже после небольших камней, прокатившихся по нему, отец никак не мог встать и пойти. Я вырезал большую суковатую палку, подставил отцу плечо. Сам понес и удочки и связку тяжелых рыб. И все же отец шел с трудом, ворча на свою беспечность…
— Мы с ними все деликатно… да по закону… а они вон как! Ну постойте!
— Кто же это нам подстроил?
— А те, кому мы здесь мешаем. Нечистая сила! — с сердцем сказал отец.
А когда поздно ночью добрели мы до села, предупредил: