Чудесники

Затрубили бы горны, забили барабаны. Вышел бы отряд в поход по тревоге. Прочесали бы лес пионеры и поймали того, кто хотел погубить рабочего человека, подстроив обвал. Устроили бы засаду на привидение у развалин барского поместья. Выставили бы охрану вокруг раненного в борьбе с кулаками моего отца, и уж никакая кулацкая нечистая сила не смогла бы помешать ему помочь беднякам крестьянам сдружиться, вместе обрабатывать землю.

И тогда уж не вздыхали бы деревенские кумушки, не жалели бы притворно кулацкие бабенки попавшего в беду городского рабочего, а трепетали бы от грозной силы городских организованных ребят в красных галстуках!

Попробуй, тронь-ка: они не просто мальчики и девочки, они — пионеры!

Но, увы, все были одни лишь мечты. Я брел один-одинешенек по пустынной деревенской улице, пыля сандалиями.

Надо организоваться!

Лыковка словно вымерла. Ни взрослых, ни детворы, ни старух на завалинках.

Был жаркий полдневный час. Бабы ушли доить коров. Мужики после пахоты отдыхали в поле под телегами. А куда же девались мальчишки?

Вот он, наконец, бежит навстречу один — Парфенька.

— Здравствуй, пионерчик! Ты чего невеселый? Отца жалко? А? Не жилец он на белом свете! — И заглянул участливо в глаза.

— Это почему не жилец? — У меня даже дыхание перехватило.

— Да ведь как же, — леший его в лесу помял!.. Все ребра отдавил… Камни по нему катал… Вот, брат, дело-то какое!

— Враки это все, понимаешь, враки! — крикнул я.

В досаде чуть не проговорился о том, о чем велел помалкивать отец.

— А чего же он едва живой на завалинку таскается? По деревне все об этом болтают…

— Это кулаки народ пугают! — Мне очень хотелось открыть Парфентию всю тайну. Храбрый он, шустрый мальчишка, но еще несознательный, такую тайну можно открыть только пионерам. А для этого нужно их организовать.

И, взяв Парфеньку за плечи и глядя в его озорные карие глаза, я сказал:

— Верь мне, Парфеня, — я пионер и никогда не вру, — все это чепуха про леших!

— Ну и ладно, — миролюбиво сказал мальчишка, — леший с ними, с лешими!

И сам засмеялся.

— Слушай, Парфенька, я хочу с тобой посоветоваться, ты ведь настоящий, смелый мой товарищ: есть у вас такие же, как ты, надежные ребята, чтобы организовать нам пионерский отряд? Вот тогда нам никакие лешие, привидения, никакие кулацкие сынки не будут страшны.

— Ребята, конечно, есть, — ответил, становясь серьезным, Парфенька (ему очень льстило дружеское обращение за помощью), — а как это «организовать»? — не без труда произнес он незнакомое слово.

— Вначале надо собрать собрание, понимаешь?

— Только не мужичье, а ребячье?

— Да, и девичье, конечно.

— Пошли! Это можно, — тряхнул белыми кудрями скорый на дела мальчишка.

Попытка не пытка…

— Только чтобы ребята были бедняки и середняки. Ты сам-то кто будешь — бедняк?

— Нет… Не совсем, — ответил Парфенька. — Я не бедняк, не кулак, я посередке. То с кулаком дружил, а то вот к тебе перекачнулся.

— Это почему же?

— А мне так отец велел. «Ты, — говорит, — дружи с городским, а Тимошка пусть дружит с Гришкой…» Это мой брат, Тимошка. «У нас ребят, — говорит, — много, мы и там и тут поспеем…»

Такое признание несколько озадачило меня. Но Парфенька не дал долго раздумывать.

— Вот тебе первый бедняк, — указал он на хатенку, покосившуюся набок и словно вросшую в землю. — Здесь хороший парень живет, Ванька-нянька… Тот самый мальчишка — за девчонку. Стойкий такой. Куда мне, я того не выдержу, чего он терпит.

Парфен быстро открыл низкую дверцу в избу, и мы очутились в полутьме. Ничего не было видно. Только в углу что-то чмокало и пыхтело.

— Кто дома? Живые люди есть? — весело вскричал Парфенька.

Чмоканье прекратилось, и детский голос из угла ответил:

— Вот он я… Хлебы мешу!

И тут, приглядевшись, я увидел, что Ваня стоит над деревянной кадушкой с засученными рукавами. И вместо пальцев у него култышки, облепленные тестом.

Мы объяснили, зачем пришли.

Ваня очень заинтересовался.

— На собрание, — сказал он, — это можно. Мне вот только бы тесто домесить, да воды наносить, да поросенку крапивы нарубить, да муки насеять, да горшки просушить, да сметану спахтать, да пеленки постирать, да в избе прибрать, да теленку пойло дать… да…

Он даже запнулся, не сумев одним духом перечислить все бабьи дела, которые ему приходилось делать.

— Малыш, слава богу, в люльке спит, а других мама с собой в поле взяла… Пошла просо полоть… Мне нынче посвободней!

Я не успел подивиться такой «свободе», как Ваня заявил:

— Вы мне помогите тесто домесить, а я моментом с другими делами управлюсь, и айда на собрание!

И, быстро очистив руки от теста, выбежал из избы, посоветовав:

— Если малыш заорет, вы немного люльку покачайте… он затихнет.

Некоторое время мы стояли молча, поглядывая друг на друга.

— А как это… месить?

Дома я бегал в магазин за булками, за хлебом, а вот как месят и пекут, не знал.

— Это очень просто, — ответил Парфенька, — надо только рукава, засучить… А, у тебя уже засучены!

— А потом?

— Сжимай вот так кулаки покрепче, а потом в тесто их. Вот так!

И он засунул мою руку в кадушку, где было что-то теплое и липкое.

— Двумя, двумя надо нажимать. Мни его, дави!