Чудесники

— Слыхал, пионерчик, моя мамка его не боится… Теперь опять играть будем… Вместе пашем — вместе в ночное будем ездить, ладно?

— Ладно, — ответил я, соображая, какое же отношение имеет пахота к нашей дружбе.

Наступил полдень. Тетка Настасья принесла в поле обед «пахарям поснидать», как она говорила.

Вся снедь помещалась в глиняной чашке и в глиняном кувшине. В кувшине был квас, заправленный постным маслом, накрошенным в него луком и корочками хлеба. Это называлось «тюря». А в чашке — горячие печеные картофелины, посоленные крупной солью.

Пахари поставили коней в тень, задали им корму, а сами расположились рядом, под березой над речкой.

Тетка Настя постелила на траву чистое полотенце, вывалила в него печеной картошки, а в чашку налила квасной тюри. Я уселся вместе со всеми в кружок и, вооружившись деревянной ложкой, стал делать, как все. Возьму печеную картошку, обмакну в соль, откушу кусочек, зачерпну ложкой холодного кваску — и в рот. То картошку пожую, кваском запью, то квасок картошкой заем. Очень это вкусно! Никогда в городе не едал я такой вкусной пищи!

Мечты и планы

Но отец был другого мнения.

— Неважные харчи у брата, — сказал он однажды, — бедновато живет. Эдак мы с тобой отощаем. Пойдем-ка рыбки расстараемся… Знавал я тут одно место, где здоровенные язи водились.

Накопали мы червяков и отправились на вечернюю зорю к известным отцу глубоким омутам. Увязались было ребята, да отец не взял:

— Рыбу только распугаете, неугомонная команда. Язи требуют тишины.

Пошли вдвоем. Идти пришлось далеко и все лесом.

Отец хорошо знал места, где он провел детство, и шел по тропинке самым коротким путем. Тропинка была чуть заметна, а иной раз совсем пропадала, засыпанная хвоей. Она вилась среди желтых песчаных холмов, сплошь покрытых красными соснами. Хвоя густо устилала землю, пружинила под ногами, как будто идешь по пружинному дивану. Не только земля, но и круглые камни — валуны — были накрыты хвойными шапками, украшенными сосновыми шишками.

В лесу было душно и тихо. Только попискивали где-то на сучьях невидимые рябчики да носатые бесстрашные дятлы в пестрых пиджачках, белых галстуках и красных штанишках выстукивали и выслушивали сосны внимательно, как доктора, не обращая внимания на прохожих.

— Чуешь, воздух-то какой? Хвойный настой! Пей его, как целебный напиток, дыши полной грудью! Вот бы в таком лесу поставить завод и открыть в цехах все стеклянные окна… И на таком заводе работать, — помечтал отец. — Наверное, при коммунизме так и будет: каждый завод в саду, в парке… Вот ты, наверное, и будешь работать на таком заводе…

— А электричество? Как же завод без света… Наша типография вся огнями сверкает.

— Ну вот, ты меня за чудака не принимай, — улыбнулся отец. — Я про завод в лесу не для красного словца. Наша речка Лисонька, конечно, маловата, а вот если на Мокше, в которую она впадает, поставить гидростанцию — она вполне завод обеспечит…

Я представил в этом лесу, среди красных сосен, сверкающие цехи завода, рабочих, клуб и пионерский отряд, идущий по тропинке, и стало веселей.

Признаться, на меня наводила какую-то тоску эта мертвая тишина. Все казалось, что кто-то идет за нами и следит недобрым взглядом зверя. Наверное, казалось это и отцу — он несколько раз неожиданно оглядывался. Нет, никого не было. Только лес вокруг, красные стволы сосен, уходящие ввысь, и над ними густой зеленый шатер хвои, закрывающий небо.

Перешли несколько ручьев, журчащих в овражках. Вода в них была золотистого цвета, настоянная на хвойных иглах.

Чудесное местечко

Чем дальше заходили в лес, тем становилось глуше и темнее. И вдруг впереди блеснуло голубое небо, яркий свет солнца, и мы вышли в долину реки. Лиска текла здесь значительно шире и многоводней, приняв несколько притоков и множество лесных ручьев.

Прозрачная золотистая вода ее то бежала по галечным отмелям, то сваливалась в темные омуты. Вот в них-то и водятся язи.

— Толстые, жирные, как пироги… Особенно вкусны, если запечь их на листе в вольном духе, — говорил отец шепотом, торопливо разматывая удочки.

Местечко для ловли выбрали самое подходящее, под большим обрывом. Над рекой страшновато нависали камни, покрытые мхом.

— Такие же валуны громадные и здесь на дне, — шептал отец, — и вот среди них хоронится крупная рыба…

Мы пристроились на небольшой кромке берега под обрывом, где торчал старый сосновый пень, наполовину подмытый рекой, и закинули удочки в омут. Отец постелил себе сухой хвои и прилег, облокотившись на руки.

Река текла таинственно, молчаливо. Вода словно торопилась по своим делам, и лишь изредка ее струи шевелили и тянули куда-то в глубину поплавки. Ни одного всплеска не раздавалось на ее поверхности. Казалось, она безжизненна. Вдруг на воду упала мошка. Крошечная черненькая точка. И откуда-то из глубины тут же высунулись две толстые губы, чмокнули и втянули мошку. И тут же погрузились в пучину, только несколько небольших кругов расплылось по воде…