Чудесное мгновение

Уже и собаки перестали шнырять вокруг столов, досыта наевшись отбросов, и только для виду ворчали. Костями было усыпано все вокруг. Костры чадили и гасли. Изрядно охмелевшие люди давно позабыли и про самих виновников происшествия — абхазцев, когда вдруг со стороны старой мельницы показалась гурьба мальчишек.

— Гости из Абхазии! — на бегу выкрикивали они.

— Прибыли!

— Они за старой мельницей!

— Как так? Не может быть!

— Аллах нам свидетель.

— Как за мельницей? Ведь туда выезжали всадники.

— Ой, не за той мельницей, куда выезжали, а за той, что внизу, за бугром.

— Гости?

— Гости.

— Абхазцы?

— Абхазцы. Гости. Верхами. Только теперь уже спешились. Они там с утра, — обстоятельно объяснил смышленый мальчишка, по имени Астемир, сынишка Айтека Баташева.

— Да не чешите языками. Пусть кто-нибудь один говорит. Говори ты, сын Баташева.

И мальчуган, чувствуя всю значительность минуты, рассказал:

— Мы шли за телятами. Видим — в ложбине за мельницей спешились всадники. Их много. Они остановили нас и спрашивают: «Вы откуда?» Мы отвечаем: «Мы из Шхальмивоко». — «Вот оно как. А где же ваш аул?» — «Да вон там, недалеко, за бугром и мельницей. Вам бы подняться — увидите». — «Нет, подыматься мы не станем. Пойдите в аул и скажите там, что гости из Абхазии не знают, где им расседлать на ночь коней».

Рассказ мальчика мигом отрезвил тех, кто еще способен был отрезвиться.

— Как же это так получилось? Шайтан попутал.

— Не шайтан попутал, а сами себя попутали: надо же было ясно договориться, у какой мельницы встреча. Мельница-то ведь не одна.

— Ты же первый и сказал — встречать у мельницы.

— Я говорил — у мельницы в конце жемата.

— Сообрази, сколько концов имеет жемат!

— От твоих слов у меня голова болит. Каждый жемат имеет одно начало и один конец…

Слово за слово — и, как в случае с драгоценным ситом, уже готова была вспыхнуть драка. Вмешались старики: не время браться за кинжалы, спасайте честь аула!

О, какой стыд! Какой позор! Нет, видно, не сдуру заартачился несогласный Баташев. Оказывается, мудрый человек…

— Эти столы убирайте, — распорядились старейшины, — а на чистом дворе у Баташева ставьте столы, ведите туда гостей, несите туда все, что не успели съесть и выпить!

Может ли человек получить большее удовлетворение, чем признание его правоты? Такое удовлетворение получил оскорбленный Айтек Баташев. Но торжество его стало причиной дальнейшей вражды между ним и знатью аула, посрамленной из-за своей невоздержанности и жадности. Нет жадности более позорной, чем жадность к пище! И эта неприязнь невоздержанных к человеку, восторжествовавшему над ними, перешла от поколения к поколению. Оно и понятно. Нельзя было сильнее обидеть знатного и влиятельного жителя Шхальмивоко, чем сказать: «Да как же это вы осуждаете другого, если сами потомки невоздержанных обжор? Вот о Баташеве этого не скажешь».

ОБЪЕЗДЧИК АСТЕМИР

Итак, мы вернемся к тому дню, когда в предвечерний час спешил домой объездчик Астемир Баташев, сын родоначальника благоразумных и нежадных, а потомки невоздержанных вылавливали в разгулявшейся реке дрова на топливо.

Навстречу Астемиру ехал другой всадник, Гумар. «И несет же его нелегкая!» — подумал про себя Астемир, однако вежливо приветствовал и старшину и других односельчан. Эльдар, завидя Астемира, уже махал ему шляпой и что-то кричал, но за шумом потока Астемир не расслышал слов. А вон дед Баляцо со своими сыновьями, Казгиреем и Асланом, и кузнец Бот в кожаном фартуке, а вон Диса с худенькой хорошенькой дочкой. Что тащат они с помощью Эльдара?

Диса без оглядки волокла свою добычу — кровать, а соседка ведь первой могла бы поздравить Астемира с исполнением желания…

— Салям алейкум, старшина! Аллах да поможет бедным людям, — произнес Астемир, поравнявшись с Гумаром.

Тот окинул его недобрым взглядом:

— Алейкум салям! Что слышно нового?

— В степи какие новости!

— Где переходил реку? Мне нужно на тот берег.

— У старой мельницы.

— Ну-ну… Слышал я, ждешь второго сына?

— Как пожелает аллах.

— Ишь какой стал кроткий! Как бы не быть новому раздору!

Старшина как в воду смотрел.

Астемир свернул в узкий переулок, вдоль которого по одну сторону тянулся ветхий плетень со свешивающимися на него ветками яблонь, а по другую — грязная стена, сложенная из булыжника. Конь, чуя свой дом, легко перебирал ногами в белых чулках; под копытами чавкало месиво из навоза и чернозема.

В конце переулка показался мужчина в голубом халате и белой чалме — одежде хаджи. Это шел хаджи Инус, известный задира и спорщик, человек настолько же неприятный, насколько была приветлива его покойная жена, незлобивая Узиза.

Инус осторожно ступал с булыжника на булыжник, опираясь на сучковатую палку с воткнутым в нее русским четырехгранным штыком вместо наконечника.