— Освободи меня, хаджи! — плакала она. — Освободи, если ты мусульманин! Заступись за меня, Урара! Помоги, Инал! — как будто могли услышать ее и чем-нибудь помочь сестра-вдова и подросток-племянник.
Хаджи не тронулся с места.
Наконец стоны больной стали так громки, что их услышали в доме Баташевых. Маленький Тембот испуганно прижался к матери.
— Пойдем, Думасара, посмотрим, что с соседкой, — предложила старая нана.
Инус, строгавший на пороге палку, встретил женщин недружелюбно, но в дом впустил. Когда же испуганные тем, что они увидели на постели вместо Узизы, женщины со слезами начали просить хаджи освободить больную, он грубо оборвал их:
— Не для того аллах дал вам носы, чтобы вы совали их не в свое дело!
— Будь милостив, святой человек, — она умирает…
— Уходите!
— Дай больной умереть спокойно, — не отставала Думасара. Всегда веселая и учтивая, адыгейка в волнении мешала кабардинские слова с адыгейскими.
— Мы пойдем позовем народ. Виданное ли дело, чтобы в шкуру быка зашивали человека!
— Я выгоняю из нее злого духа.
— Ты, хаджи, выгони из себя шайтана, который подстрекает тебя к таким действиям.
— Вон! — закричал хаджи. — Вон с моего двора, иноплеменка! Я доберусь до твоей души!
Но Думасара не успокаивалась:
— Нет, аллах не оставит беззащитной бедную страдалицу, тебя же, злой человек, не напрасно называют Сучковатой Палкой.
Женщины ушли, но разволновавшийся Инус не находил себе места. Он понимал, что Думасара не успокоится на том. Что делать? Разрезать шкуру и освободить Узизу, как требуют соседи? Сейчас Думасара вернется с другими людьми… Но тогда выходит, что он напрасно загубил такого славного быка, — нет, надо быть хозяином в своем доме! «Никого не впущу больше», — решил хаджи, и вовремя: он опять услышал голоса соседок, а с ними увидел и самого Астемира и молодого его племянника Эльдара, славящегося необыкновенной силой.
Хаджи, полный решимости, преградил путь:
— И наяву и во сне я предам аллаха, если впущу вас в свой дом!
— Инус, — сказал Астемир, — не чини насилия над беспомощной женщиной. За ее жизнь ты ответишь…
— Отступи, жалкий сын индюшатницы!
— Пусти!
— Не пущу!
— Пусти, хаджи, не испытывай терпения!
— Нет!
До них донеслись стоны больной.
— Она умирает! — воскликнула Думасара.
Астемир решительно отстранил хаджи, велел Эльдару держать его, а сам, вынув кинжал, направился к больной. Ему показалось, что он вступил в хлев — такой смрад стоял в полутемной комнате. Слышались прерывистое дыхание и хрип.
Астемир быстрыми и точными ударами разрезал ремни и начал отдирать присохшую к телу бычью кожу.
— Женщины, подойдите и сделайте остальное, — распорядился он, когда шкура соскользнула с постели на пол, а Узиза затихла.
Астемир вышел на крыльцо с кинжалом в одной руке, со шкурой, еще сохранившей формы человеческого тела, в другой. Увидев это, хаджи завопил с новой силой:
— Что сделал ты, презренный сын индюшатницы, потомок зазнайки?! Ты мне за все ответишь. Если ты не отдашь мне своего быка, я возьму у тебя твою душу!
Эльдар продолжал держать его.
— Отпусти, — велел Астемир.
Хаджи, обессиленный, опустился на крыльцо.
На порог вышли Думасара и старая нана. Они некоторое время стояли молча, как бы стараясь отдышаться на свежем воздухе после смрада полутемной комнаты, потом сказали:
— Она умерла. Помощь пришла слишком поздно.
Инус молчал и прислушивался. В доме было тихо — ни стонов, ни прерывистого дыхания. Думасара и старая нана заплакали.
— Это ты сделал меня вдовцом! — гневно крикнул хаджи Астемиру, пораженному не меньше других. — И возместишь мне кровью!.. Это ты дал восторжествовать над больной злому духу…
Вот еще одна причина ненависти Инуса Сучковатая Палка к дому Баташевых, потомкам своенравного зазнайки Айтека Баташева. Всегда и во всем эти строптивые Баташевы позволяли себе действовать не так, как нравилось сильным мира сего…
Ссора в день рождения Лю опять возбудила старую ненависть.
Хаджи думал: «Пусть лучше я провалюсь в огненные котлы ада, пусть аллах при этом не даст мне ни капли воды, но я не прощу сына индюшатницы…» И не соглашался на уговоры других правоверных кончить ссору полюбовно.
СУД СТАРЕЙШИН
В ближайшую после паводка пятницу небольшой двор перед мечетью заполнился раньше обычного часа дневного намаза. И сторонники оскорбленного хаджи и колеблющиеся с интересом ожидали обсуждения важного происшествия.
Река утихла, и правоверные не спеша и с удовольствием приступили к обряду омовения — день выдался жаркий.
— Э, коли уж это суждено, то собака достанет тебя и на верблюде, — начал знакомый нам Муса. — Каков негодник! Поднять руку на святого человека!
— На все воля аллаха, — сдержанно отвечали ему.
Под навесом у стены мечети, как всегда, уселись те, кому нравилось преждевременно войти в круг стариков и взвалить заботы по хозяйству на своих сыновей. Это была самая словоохотливая группа, здесь оживленно спорили, как следует поступить с объездчиком, посягнувшим на достоинство хаджи. Были тут, впрочем, и такие, которые симпатизировали смелому Астемиру и считали, что «сучковатый» хаджи наказан по заслугам.