Чудесный нож

Тут они замолчали, потому что поравнялись с Уиллом, который сидел на камне у тропинки. Пантелеймон стал мухоловкой, и, пока он порхал среди ветвей, Лира сказала:

– Как ты думаешь, Уилл, что теперь будет с детьми?

– За нами они не пойдут. Ведьмы их здорово напугали. Наверное, опять будут скитаться где попало.

– Да, наверное… Но ведь им так хочется заполучить нож. Вдруг они погонятся за нами, чтобы его отобрать?

– Пускай попробуют. Я им его не отдам – во всяком случае, пока. Раньше я не хотел оставлять его себе. Но если им можно убивать Призраков…

– Мне эта Анжелика с самого начала показалась подозрительной! – негодующе заявила Лира.

– Перестань. Это неправда.

– Вообще-то да, неправда… А под конец я прямо возненавидела этот город.

– Когда я увидел его в первый раз, я подумал, что это рай. Не мог и представить себе ничего лучше. И все это время в нем было полно Призраков, а мы даже не знали…

– Как бы там ни было, детям я больше доверять не стану, – сказала Лира. – В Больвангаре я думала, что только взрослые способны на любые гадости, а дети – другое дело. Они не могут быть такими жестокими. Но теперь я в этом сомневаюсь. Такими, как тогда в павильоне, я детей еще никогда не видела, это факт.

– А я видел, – сказал Уилл.

– Где? В твоем мире?

– Да, – неловко ответил он. Лира сидела молча, дожидаясь продолжения, и вскоре он заговорил снова: – Это было, когда у моей матери снова наступила черная полоса. Она и я – мы жили вдвоем, понимаешь, ведь отец уже давно пропал. И время от времени она представляла себе то, чего на самом деле не было. И делала вещи, которые казались бессмысленными – мне, по крайней мере. Но ей обязательно нужно было их делать, иначе она так расстраивалась, что начинала бояться всего подряд, и поэтому я привык помогать ей. Например, нам надо было потрогать все ограды в парке, или сосчитать листья на каком-нибудь кусте, или сделать еще что-нибудь в этом роде. А через некоторое время у нее наступало улучшение. Но я боялся, что люди заметят, в каком она состоянии, и заберут ее, поэтому всегда присматривал за ней и все скрывал. Я ничего никому не рассказывал.

И вот однажды она испугалась, когда меня не было рядом, чтобы помочь ей. Я был в школе. И она вышла, и на ней мало что было надето, хотя она этого не замечала. А мальчишки из моей школы случайно увидели ее и начали…

Щеки Уилла горели. Не в силах подавить волнение, он стал ходить по тропинке туда и обратно; голос его срывался, а глаза блестели от слез. Он продолжал:

– Они издевались над ней, как те дети над кошкой – тогда, около башни… Они решили, что она сумасшедшая, и хотели сделать ей больно, а может, и убить, я бы не удивился. Она была просто другая, и они ее ненавидели. В общем, я нашел ее и привел домой. А на следующий день, в школе, подрался с мальчишкой, который был у них главным. Я подрался с ним и сломал ему руку, и еще, кажется, несколько зубов выбил, не помню… Я бы и с остальными тоже подрался, но понял, что у меня будут неприятности и мне лучше остановиться, пока они не узнали про мать – я имею в виду, учителя и всякое начальство, – потому что они пошли бы к ней жаловаться и увидели, что с ней творится, и забрали бы ее. Поэтому я сделал вид, что раскаиваюсь, и сказал учителям, что больше не буду, и они наказали меня за драку, а я так ничего и не выдал. Но я ее защитил, понимаешь? Никто ничего не знал, кроме тех мальчишек, а они понимали, что я сделаю, если они кому-нибудь скажут; понимали, что в следующий раз я их убью, а не просто поколочу. Скоро ей стало лучше. И никто так и не узнал.

Но после этого я доверяю детям не больше, чем взрослым. Они тоже способны на что угодно. Поэтому я не удивился, когда дети в Чи-гацце напали на кошку, а потом на нас.

– Я так обрадовалась, когда прилетели ведьмы!

Он снова сел, теперь уже спиной к Лире, и, не глядя на нее, провел рукой по глазам. Она сделала вид, что ничего не заметила.

– Уилл, – сказала она, – то, что было с твоей матерью… и с Туллио, когда до него добрались Призраки… Помнишь, вчера ты говорил, что думаешь, не из твоего ли мира они пришли…