Чудильщик

– Она зло? – выпалила я. – У вас есть вообще понятия «добра» и «зла»?

– А ты на меня ругался, – целеустремленно поправил сумку Джек.

– Я ругался, конечно, с кем не бывает, – отозвался Питер и снова сжал мое запястье. – Сударыня Маргот, лучше бы такими терминами не разговаривать. У нас есть Великий Хаос, больше нет ничего. Все мы служим ему, все мы проводники его воли, вы должны понять, что именно я хочу сказать. Ну‑ка, Джек, залезай на то дерево, я подстрахую, посмотри, далеко до выхода?

Джек закряхтел, почти как древний старик, но на дерево все‑таки влез легко и непринужденно, прыгая от ветки к ветке.

Питер напряженно следил за ним.

– В вашем мире, сударыня Маргот, все вполне нормально. Можно сломать сучок, перенеся на него вес. В нашем мире с некоторых пор все стремится к ухудшению. И ветка ломается обязательно, да еще непонятно, с каким результатом. Может быть, треснет вон та. Или дерево решит, что ему надоело стоять на месте. Надо было все это проконтролировать, поэтому я и… Я и контролирую, моя сударыня.

Джек тем временем допрыгал почти до самой верхушки, похожий на маленькую обезьянку, посмотрел деловито вперед, прижав руку ко лбу ребром ладони, а потом крикнул:

– Мы почти вышли! Не более двадцати минут ходьбы.

– Не более двадцати, значит, – задумчиво сказал Питер. – Это неплохо. Давайте продвинемся немного вперед, а потом я отвечу на ваш вопрос. Просто, сами понимаете, Великий Хаос везде, а я своими действиями привлекаю его внимание. Порядок можно наводить раз в сутки, и то иногда за это срываются, – он потер пальцами так и не сошедший синяк на скуле.

Джек меж тем столь же деловито спрыгнул на землю, подобрал сумку и, задрав нос, зашагал вперед с важным видом.

– Что бы я без него делал, только он очень часто слуг Хаоса на себя выманивает, – пожаловался мне Питер. – В порядке, моя сударыня? Дойдешь? Все хорошо будет?

Я прислушалась к ощущениям и полезла в сумку, просто чтобы достать хотя бы маленький кусочек хлеба. Джек же сказал – двадцать минут, значит, это будет двадцать минут?

Питер опасливо перехватил мои пальцы и проговорил, что надо бы потерпеть, но я уже растаяла от самого прикосновения, как ребенок, как черт знает что, как черт знает кто.

Мне, наверное, пора было признаться, что в этих бездонных туманных озерах я утонула в самый момент знакомства, а не страдать излишними размышлениями, но я никак не могла этого сделать. Ринат, моя вечная и первая любовь… Да, Ринат, естественно, оставался Ринатом, и на него можно и нужно было обращать внимание, случайно касаться рукавами и бледнеть, а потом краснеть, а потом даже зеленеть и думать, что весь завтрак сейчас останется где‑нибудь не там, где ему положено.

Но мысли мои витали около Питера. Питеру была целая куча лет (столько же не живут, правда?), он мне в старшие братья годился, кажется, хотя еще вопрос, сколько лет выпила из него чересчур юная Айним. И, о ужас, у Питера уже прорезались морщины. Я не знала, что делать с этим всем, я предполагала, что Танька скривится и скажет: «Фу, старик», – а все остальные поддержат. А я была зависима от мнения окружающих, как бы ни старалась это скрыть.

– Сударыня? – переспросил Питер, и я долго пыталась понять вопрос.

– Я. Разумеется, мой сударь, я дойду, я постараюсь. Просто мне захотелось перекусить, но раз деревня в двадцати минутах ходу… – Я постаралась не растерять крохи сознания, а потом вдруг чуть не подскочила: – Минуты? Вы считаете время?

– Увы, увы, – Питер спрятал улыбку в ладонь. – Раньше и не такое умели, правда? Но Великий Хаос разбил все часы и теперь мы живем как дикари какие‑то. Правда на глаз время пока что определять умеем.

– Ничего себе, – пораженно заявила я и случайно прижалась к Питеру боком.

– Вот такая история у нас с неназываемым. Его и вспоминать лучше пореже, у него иногда отрастают уши. А навлечь беду можно не только на себя, но и на того, кто рядом.

Джек заметно понурился.

– Малыш все думает, что виноват в случившемся. Болтать не грех и быть смелым – не грех. Но иногда надо осторожничать, а он этого пока не понимает. Хороший мальчишка, просто чересчур разговорчивый. Я удивился, как нас порядочные мои не съели.

– Ужасная история? – с замиранием сердца спросила я.

– Да, ничего прекрасного я в ней не наблюдаю, – со вздохом отозвался Питер. – Я видел, что вы испугались, что я останусь с Айним. Но я недостаточно смел для этого. Я все еще хочу жить, а не существовать так, как существуют они.

– Но она могла бы выйти на свет, если бы захотела? – спросила я.

– Я не уверен, – отозвался Питер. – При безусловном желании – да, ее воле многое подчиняется. Но она больше не верит ни в любовь, ни в прощение. Она вообще ни во что не верит, как верил, оказывается, Эжен.

Мы подошли к самой кромке леса и на фоне почему‑то темнеющего неба я увидела огни, а еще дорогу, изгибающуюся сначала вниз, а потом наверх.