Чудильщик

– Вот другое дело, сударыня моя. А теперь давай страшные истории – чтобы не спать!

16. Беспокойство

Мы сидели до утра, пытаясь не заснуть. Питер погибал и пропадал, и я не знала, что с этим делать. Дыхание у него то замедлялось совсем, то становилось частым и прерывистым, и сердце билось либо едва слышно, либо площадным набатом.

Спать мне в какой‑то момент перехотелось, но это было измененное состояние сознания. Мы с Джеком рассказывали друг друга страшилки, изнаночные и наши, но строго шепотом, потому что слуги Хаоса влачились рядом, все никак не могли нас заметить, но – так или иначе – иногда появлялись. Ходили совсем близко, будто принюхивались. Я даже боялась, что на бусы наступят, и каждый раз покрывалась холодным потом. Джек, мой главный союзник, явно беспокоился, что у нас один край не защищен.

Я в очередной раз протерла лоб Питера холодной тряпкой и в очередной же раз задалась вопросом, когда все это кончится, потому что светлеть должно было начать рано, а не светлело, несмотря на все эти забавные страшилки про красную руку и черных всадников. И Питер дышал все тяжелее – будто уже не мог дышать вовсе, и я чувствовала невыносимую вину. Но сделать ничего не могла.

– Когда рассветет? – спросила я шепотом у Джека.

– Я сам не знаю, сударыня. А что, очень спать хочется?

– Мне хочется, чтобы эти двое исчезли уже, а Питер проснулся живым и здоровым.

Джек скорчил недовольную мину. Я посмотрела на него повнимательнее и прошипела:

– Что? Ну что ты мне недоговариваешь, бесенок?

Рядом примялась трава, и я задохнулась, зажала рот рукой. Так и есть, явился тонкий, будто на мой зов. Джек страшно завращал глазами, и я поняла, что нужно срочно, во что бы то ни стало, что‑то предпринять. Грудная клетка Питера вздымалась и опускалась в рваном, дерганом ритме. Я вытерла ладонь о рубашку и закрыла ему рот, чтобы ничего не было слышно. Питера выгнуло в спине, будто дышать оказалось нечем, а малой вдруг сдернул мою руку с его рта.

Звук сразу стал громче, и слуги Хаоса будто насторожились. Джек сделал мне глазами. Я уже давно поняла, что он на что‑то намекает, но вот на что – большой вопрос. Питер задохнулся в хрипе. Толстый и тонкий (а это все же оказались они) остановились, один около деревца и бус, второй – около Джековой заколки. Повели носами, будто учуяли что‑то. Тут я поняла, что дело пахнет дурно, и возможно, даже керосином. Джек еще раз страшно на меня глянул, и я снова не догадалась, чего он от меня хочет.

А потом Питер зашелся кашлем. Я посмотрела на его болезненные, обметанные губы, поглядела на совсем насторожившихся слуг Хаоса – и к этим самым губам приникла, закрывая глаза. Конечно, это был не поцелуй, это было черт знает что, но я почувствовала, как вместе с моим прикосновением у Питера уходит хрип из легких, как хорошо и спокойно он начинает дышать. Покраснела я все равно, как помидор, – щеки горели ужасно, но Джек и не думал смеяться.

А потом я услышала, что трава шелестит, приминается, то ли к нам, то ли от нас, но легкого прикосновения прервать не посмела. Через некоторое время стало понятно, что шаги удаляются. В этот момент взошло солнце.

Я оторвалась от губ Питера и посмотрела на Джека. Тот явно не одобрял происходящего и при этом радовался, что бледно‑розовый диск вкатился на небосклон.

Я вздохнула и огляделась. Тонкий и толстый входили в деревню, и я знала, что сегодня они нас больше не потревожат. Напряженность метнулась в запястье, а потом еще неизвестно куда, и я успокоилась, по жилам и венам разлилось тепло, такое тепло, которого я еще не знала. Горячее, невыносимое, но не жар.

– А ты говорила, что не веришь в сказки, сударыня, – просопел Джек совсем уже сонно.

– Это он, наверное, набрался энергии от меня, как порядочные? – несмело уточнила я.

Джек ударил себя по лбу, и я очнулась.

– Нет, не набрался?

– Сударыня моя, в сказках принцесса всегда целует принца, и ему от этого становится лучше, – заявил Джек, укладываясь спать.

Он разложил свою сумку, достал из нее плащ, пристроил его в качестве подушки и лег. Я, впрочем, едва следила за ним – больше смотрела на Питера, который наконец‑то обрел ровный цвет лица и спал, а не задыхался и не кашлял.

Я никогда в жизни не целовалась, и вряд ли это можно было назвать первым поцелуем, так что я не знала, куда деваться.

– Сударыня моя, спать не хочешь?

– Джек, в сказках обычно принцы целуют принцесс, к тому же я не…

– Смотря в каких сказках, – сердито перебил Джек. – В нормальных, правильных, разумеется – без разницы. Лишь бы помогло. Так что ты, моя сударыня, не придумывай, а ложись.

Я пожала плечами:

– И много у нас того сна?

– Ну часов до девяти прокукуем, там и Питер должен оклематься.

Я достала из сумки накидку, постелила на траву, а сам мешок приспособила под подушку. Долго думала, прятать ли бусы, но не стала, вдруг еще понадобятся.

В сон я провалилась сразу, и это был кошмар похуже многого из того, что я видела наяву. Ринат сидел у моих родителей – вместе со своими – и глаза у него были красные, запуганные, будто он правда плакал и не находил себе места.