Чудильщик

Вдобавок, шли мы так долго, что у меня стали ныть ноги. Я всегда была домашним ребенком, и Танька надо мной смеялась: мол, как это так, ни разу не участвовать в походе! Да это же жизнь мимо тебя прошла. Впрочем, так она говорила чуть ли не по каждому поводу, и иногда мне хотелось ее убить.

Я вздохнула: теперь отсутствие походов обернулось проблемой, и даже легчайшая сумка, собранная Илли, даже ее волшебные сапоги ничем не помогали. Я не могла идти дальше. Хотелось сесть и расплакаться, а еще поспать на нормальной кровати, в каком‑нибудь доме, а не вот так, на всех ветрах и с вездесущими букашками. Как только найду Таньку, сразу ей скажу, что походы… в походы пусть она ходит с кем‑нибудь еще.

Пока я думала, у Джека завязалась оживленная перебранка с Питером. Я вслушалась, чтобы понимать, о чем идет речь и чью сторону в этом треугольнике мне занимать (может быть, свою).

– Джек, я уже поговорил с Маргот. Если тебе интересна карта, возьми и почитай.

– Ну и что, что вы поговорили с Маргот. Вы и поцеловаться с ней успели, – не унимался Джек.

Я почти застонала. Питер тоже рассердился:

– Это был не поцелуй, а жест доброй воли, сообрази сам, Маргот пятнадцать лет, да вы друг другу по возрасту больше подходите. Разумеется, когда ты подрастешь.

– Подрасту, – задрал нос Джек. – Я подрасту, открою портал в мир Маргот и женюсь на ней.

– Это мы уже поняли, – тихо сказала я. – А можно так: в моем присутствии не говорить обо мне в третьем лице?

– Мы пытались дозваться, – прогундосил Джек, продолжая топать ногами по тропинке, ведущей через чистое яркое поле. – Но ты, сударыня Маргот, витаешь в каких‑то своих облаках, и сделать это очень и очень сложно. Поэтому я стал ругаться на господина моего чудильщика Питера сам по себе. Хотя ты могла бы помочь. О, как ты могла бы помочь, рассказать все, что творится у тебя на душе и как гудят у тебя ноги.

Я со вздохом вспомнила, что в эту долгую, страшную, бессонную ночь, пока вокруг нас шатались толстый и тонкий, умудрилась высказать малому все, что не собиралась, включая опасения и страхи.

Питер взглянул на меня, потом грустно протянул:

– Давайте, кляните чудильщика, он привык, послушает.

Фраза освободила меня от морока, я вдруг взглянула на Питера снизу вверх и уточнила:

– А сколько тебе лет, сударь мой?

Уж больно он напоминал усталого мальчишку, а не взрослого мужчину.

Джек расхохотался так, что мне захотелось его стукнуть, желательно, чем‑то тяжелым.

– Мне… мне двадцать девять лет.

– Не может быть! – сказала я, а Джек, продолжая смеяться, замотал головой, будто подтверждая мои слова.

Питер закатил глаза к небу. Цвет радужки был похож, оттенок счастливого, беззаботного небосвода. И только в уголку рта залегла морщинка.

– Это сложно объяснить.

– Возраст? – У меня вдруг сорвало невидимый вентиль, и я начала вести себя как Джек.

Однажды Танька выкрала у родителей бутылку вина, а мы потом были веселые и легкие, долго сидели в ванной комнате и гадали, есть ли у нас похмелье или нет его, и что это вообще такое. Ощущение полной безнаказанности было мне знакомо.

Питер смолчал, но вздохнул тяжело.

– К чему секреты? – спросила я. – У нас, например, водится такая… не знаю, глупость, будто женщину нельзя спрашивать об этом, а то она обидится. А у вас мужчин нельзя?

Джек залился так громко, что стал похож на радостно лающего щенка. Это, признаться, шло ему намного больше, чем всякие серьезные мины и злые взрослые разговоры.

– Достали, – коротко сказал Питер.

В нашем мире он потянулся бы за сигаретой, но здесь такого, видимо, не водилось.

– Мне двадцать шесть лет, хотя на самом деле – двадцать девять, – объяснил он, и вышло еще непонятнее, чем раньше.

– То есть как?

– Да Джек ведь тебе все рассказал!

– Да ничего он мне не рассказывал. Кроме страшилок, от которых трудно заснуть.

– Когда с Эженом и Айним случилось то, что случилось, а я находился с умирающей девочкой, они очень быстро принялись стариться. Великий… впрочем, неважно, мы и так вчера на волоске были, лучше не вспоминать его имя.

– Неназываемый, – подсказал Джек, и я закатила глаза, не хватало, чтобы прижилось название из нашей книжки.

– Отлично, неназываемый. Так вот, этот самый неназываемый, – в этот момент я впервые увидела, как у Питера сжались кулаки, – решил, что для порядкового самое нормальное и обыкновенное – взять и умереть. А что, все же умирают своим чередом. У неназываемого очень, очень интересное чувство юмора. Порядковые не знали, что можно вытягивать понемногу жизни отовсюду, включая город, так, чтобы это не сказывалось на одном человеке. После той войны никто ни о чем не знал.

Я почувствовала, что заставляю Питера говорить то, о чем хотелось бы молчать. Джек – и тот перестал смеяться и замолчал.

– Если ты не желаешь, сударь мой, – протянула я, но Питера уже было не остановить.

Он резко мотнул головой со слегка вьющимися волосами, немного прибавил шагу и наконец зашипел: