Чудища Эдема. Трилобиты, аномалокарисы, ракоскорпионы и другие монстры

Все эти и другие враги вынуждали нас меняться. Ещё в середине эоцена из примитивных омомисовых возникли первые истинные обезьяны. Первые из них, например Eosimias sinensis, были совсем маленькими, с современную игрунку, то есть с человеческую ладонь. Но всю вторую половину эпохи они росли, а вслед за этим – меняли образ жизни. Увеличение размеров тела, особенно активно пошедшее на границе эоцена и олигоцена, судя по всему, в значительной степени было ответом на гнёт быстрых хищников. Как уже говорилось, увеличение размера – неплохая временная стратегия от домогательств не слишком крупного хищника. И, как тоже уже упоминалось, рост тела почти обязательно приводит приматов к смене диеты с насекомоядной на фрукто-листоядную. При этом приходится сочетать трудносовместимые свойства: большую массу с прыткостью, растительноядность с активностью. Приматы смогли достичь этого в немалой степени за счёт, парадоксальным образом, очень низкого обмена веществ: у обезьян суточный метаболизм вдвое меньше, чем у хищных и копытных. Мартышки, шимпанзе или, подавно, гориллы и орангутаны большую часть времени проводят в полной пассивности; зато, когда надо, они могут чудесным образом взбодриться и умчаться по ветвям. Илья Муромец, лежавший на печи тридцать лет и три года, а потом показавший всем силушку богатырскую, – образцовый примат. Так-то люди – не самые типичные обезьяны: у человека (при расчёте на единую массу тела) расход энергии на 60 % больше, чем у орангутана, на 40 % больше, чем у гориллы, и на 20 % больше, нежели у шимпанзе.

Ещё одно следствие избегания ночных хищников эоцена и олигоцена – переход на дневной образ жизни. Тут совы и куницы действовали сообща, вынуждая нас сменить суточный цикл. Крайне любопытно, как это обеспечивалось биохимически. Дело в том, что в эпифизе – задне-верхней железе промежуточного мозга – на свету вырабатывается серотонин, а в темноте он в две реакции перехимичивается в мелатонин. Серотонин усиливает обмен веществ – мы бодры, веселы, хорошо живётся нам (за что его, как и дофамин, в популярной литературе любят называть «гормоном счастья»), а мелатонин подавляет, отчего мы засыпаем. У ночных животных выработка происходит так же, но результат другой. Например, у мышей недостаток серотонина, как и у людей, приводит к депрессии, но спят они именно днём, а активны по ночам. Кроме прочего, счастье, то есть серотонин, можно обрести и через желудок. Растения способны синтезировать триптофан – аминокислоту, которая для животных является незаменимой, то есть может быть получена только с пищей. Заметное количество триптофана содержится во многих орехах и семенах, в том числе бобовых и злаковых, заметно меньше во фруктах типа фиников и бананов. Ещё, конечно, можно съесть кого-то, кто уже запас в себе триптофан. Так или иначе приобретённый триптофан в две реакции переделывается в серотонин – и вот уж снова счастья полный гипоталамус! Интрига в том, как ночной вариант регуляции суточных ритмов превратился в дневной. Думается, был немалый эволюционный отрезок, когда мы были активны в сумерках – на рассвете и закате. Проблема в том, как бы про это узнать, ведь по окаменевшим костям о выработке гормонов и их биохимических приключениях судить крайне проблематично.

Хищные млекопитающие, такие как стеноплезиктиды, куницы и виверры, не раз осваивали экологическую нишу древолазающих плотоядных. И часто находили там вкусных детёнышей обезьян

Креодонты

А в то же время на земле эволюционировали куда более впечатляющие чудища – креодонты Creodonta. Первые их представители возникли ещё в палеоцене, а последние дотянули до миоцена, так что группу можно было бы считать весьма успешной, если бы она в итоге не вымерла. По пути креодонты непрерывно увеличивались, так что позднейшие Hyainailouros sulzeri, Megistotherium osteothlastes и Simbakubwa kutokaafrika весили от трёхсот килограмм до полутора тонн! Креодонты знамениты своими гигантскими челюстями, мощнейшими зубами и широченными скуловыми дугами, которые выдают великую силу. Правда, мозгов им явно не хватало, а их лапы были не слишком подвижны, да к тому же коротковаты. Креодонты не могли быстро бегать и лихо маневрировать, но это им было не очень-то и надо: копытные тоже были не шибко прыткими, так что достаточно было подойти вразвалочку к какому-нибудь носорогу и без лишних затей прокусить ему голову.