Чудища Эдема. Трилобиты, аномалокарисы, ракоскорпионы и другие монстры

Примерно семь миллионов лет назад мы начали свой путь на землю. Первым – и ещё крайне неуверенно – на него ступил Sahelanthropus tchadensis. За ним последовали как минимум два вида, от коих сохранилось очень мало, зато Ardipithecus ramidus не подкачал. Примерно четыре с половиной миллиона лет назад ардипитеки олицетворяли собой концепцию обезьяночеловека: в них практически все черты строго промежуточны между «идеальной обезьяной» и «идеальным человеком». Маленький мозг, но маленькие челюсти с небольшими клыками; руки до колен, но отсутствие ярких древолазных специализаций кисти; квадратный таз, находящийся на полпути от узкого длинного обезьяньего к широкому низкому человеческому; оттопыренный хватательный первый палец стопы, но продольный и поперечный своды той же стопы. Все эти ключевые признаки, понятно, возникли не от хорошей жизни. Конец миоцена ознаменовался очередным приступом аридизации-осушения и саваннизации. Судя по палеоэкологическим реконструкциям, ардипитеки жили фактически в парке: кроны деревьев закрывали примерно половину почвы. Это значит, что с дерева на дерево по кронам перебраться было далеко не всегда возможно, иногда приходилось перебегать по земле. При этом ардипитеки, по данным палеодиетологического анализа, питались исключительно древесной пищей, так что ковылять до соседней рощи иногда было жизненно необходимо. А по пути их ждали-встречали. И некоторые при этом радостно хрюкали.

Миоцен, плиоцен и первая половина плейстоцена – время расцвета свиней. Каких только хавроний не рылось в допотопной грязи! Раннемиоценовые Sanitheriidae, например, Diamantohyus и Sanitherium, были длинноногими быстро бегающими острозубыми экологическими аналогами собак до появления собак. Крошечные ранне-среднемиоценовые свинки Listriodontinae, например, Lopholistriodon и Listriodon, напротив, были траво- и листо-фруктоядными и замещали жвачных во времена, когда антилопы ещё не развернулись в полную силу. Столь же мелкие представители семейства Cainochoerinae, например, Albanohyus и Cainochoerus, были максимально похожи на современных пéкари – злобных южноамериканских свинок, одних из самых опасных тварей амазонской сельвы. Пекари знамениты своей сплочённостью, взаимопомощью и остротой клыков: нападая на одну хрюшку, навлекаешь на себя праведный гнев всех остальных. Благодаря своей универсальности кайнохерусовые дотянули до конца миоцена.

Более продвинутые группы свиней дали куда большее разнообразие. Кубанохерины Kubanochoerinae начали в раннем миоцене с крайне мелких Nguruwe namibense и N. kijivium, продолжились в виде среднеразмерных фрукто-всеядных Kenyasus rusingensis и огромных – 300–400 кг – длинноногих Libycochoerus и Kubanochoerus с длинным рогом на лбу. Апофеозом стал род Megalochoerus (он же Kubwachoerus), который к середине миоцена в лице вида M. homungous (он же K. nyakachensis) вымахал до трёх или даже трёх с половиной тонн!

Прямые предки современных свиней – Tetraconodontinae – уже вполне узнаваемы. В рядах мио-плиоценовых видов, очевидно, прослеживается одна и та же тенденция. Например, более древний Nyanzachoerus syrticus (между прочим, очень большой, двухсоткилограммовый) был падальщиком, его большие острые премоляры конвергентны с гиеновыми. У более поздних видов премоляры уменьшаются, а вот самые задние жевательные моляры – увеличиваются, так что у Nyanzachoerus kanamensis, синхронного грацильным австралопитекам, третьи моляры уже заметно мегадонтные, то есть гипертрофированные. То же мы видим в последовательности от Notochoerus jaegeri 4,3 млн л. н. до N. euilus 2 млн л. н.: у позднего вида резцы и премоляры становятся крошечными, зато длина третьего моляра составляет половину длины всего зубного ряда! Это явный показатель специализации к травоядности.

Самые продвинутые свиньи Suinae эволюционировали аналогично. Если Kolpochoerus deheinzelini с 5,5 до 2,85 млн л. н. питался преимущественно корнями, клубнями и упавшими фруктами, то K. heseloni и Metridiochoerus с 3,9 до 0,7 млн л. н. – всё больше травой.