Чудища Эдема. Трилобиты, аномалокарисы, ракоскорпионы и другие монстры

Замечательно, что в это же время в этих же саваннах подобный путь прошли не только свиньи, но и павианы, и гоминиды. У них тоже усиливалась любовь к траве и нарастала мегадонтия. Но травоядность – не синоним доброты. И в случае со свиньями это особенно заметно. Свиньи исходно были довольно примитивными копытными, мало изменившими образ жизни со времён кондиляртр – предков всех копытных. Даже современные кабаны запросто могут загрызть зайца или косулю и, более того, способны организованно охотиться стаей (слово «стадо» тут уже как-то не подходит) – с загоном, окружением и разделением ролей. Примитивность строения свиньи компенсируют продвинутостью интеллекта. Как и прочие всеядные животные, они максимально умны. А ещё они вооружены огромными клыками, причём многие ископаемые свиньи были куда страшнее современных. Строго говоря, свиньи – это ближайшие экологические аналоги людей. Это даже доказывать не надо. Зато свиньи жили на земле со своего появления, а нам надо было ещё отвоевать свою наземную экологическую нишу, сверзившись в неё с крон. Учитывая экологическое разнообразие миоценовых свиней – от активных хищников через падальщиков, собирателей и выкапывателей кореньев до травоядных, от жителей непролазных джунглей через обитателей колючего буша до покорителей открытых саванн, от махоньких хрюшек, незаметных в траве, через среднеразмерных и огромных кабанов до монстров размером со среднего слона, – вклиниться в их ряды было почти невероятно.

Думается, одной из причин, почему нам это всё же удалось, оказалась наша дневная активность. Всё же свиньи в большинстве своём – звери ночные. Отделение от конкурентов по суточному циклу – неплохая стратегия. Особенно хитро, что мы реализовали это в жаркой-жаркой Африке, прямо на экваторе. Конечно, это имело грандиозные последствия.

Для начала, днём в саванне мало хищников: почти все они бодры именно по ночам. Конечно, стопроцентной гарантии от попадания в когти леопарда или гиены это не даёт, но риск радикально снижает.

Пришлось, конечно, меняться самим. Ранние австралопитеки типа ардипитека уже регулярно преодолевали открытые пространства, где, в отличие от джунглей, нет тени и солнышко напекает в темечко. Прямохождение, преадаптация к которому в виде вертикального лазания так удачно сформировалась в предыдущий десяток миллионов лет, тут стало как нельзя более актуальным: при выпрямленном положении тела нагревается только макушка и плечи; площадь нагрева уже на порядок меньше, нежели у четвероногого существа, к тому же столь широкоплечего, как человекообразная обезьяна. Собственно, потому самые густые и длинные волосы у нас сохранились именно на голове: при чёрном цвете и курчавой форме они позволяют излучать больше тепла, чем проходит внутрь, к черепу и мозгу. А теплорегуляция мозга – самая важная функция организма, мозги не должны вскипеть!

Но совсем не нагреваться не получится, надо ещё активно остывать. Для этого самый простой путь – испарять влагу. Можно высунуть язык до пояса, как собака, но это не наш способ. Наш – потеть. Человек – это очень потная обезьяна. В миоцене и плиоцене с влажностью в Африке было нормально, воды хватало, экономить её было не нужно. Но шерсть мешает испарению воды, так что лучше от неё избавиться. К тому же, если вспотеть в меховой шубе, она намокнет изнутри, а ночью температура в саванне, в отличие от стабильного леса, падает очень резко. Сырость и холод – худшая комбинация для здоровья и лучшая для простуды и туберкулёза, так можно и в Африке взмёрзнуть. Пример волосатых павианов показывает, что потение и потеря шерсти – не единственный вариант адаптации приматов к дневной саванне, но у каждого вида свой путь.

Исчезновение шерсти создало две новые проблемы – солнечных ожогов и ношения детёнышей. Первая решилась просто: кожа стала чёрной. Меланин защитил делящиеся клетки от избытка ультрафиолета.

Вторая проблема была серьёзнее. У обезьян детишки цепляются за шерсть матери, но теперь это стало невозможным, а на оставшихся волосах на голове не удержишься (тем более тогда они, скорее всего, ещё не имели неограниченного роста). Показательно, что хватательный рефлекс у новорождённых детей никуда не делся, все мамы и папы регулярно испытывают его на своих косах и бородах. Австралопитекам оставалось таскать детей на руках, а это ещё один повод встать на две ноги.