Чудища Эдема. Трилобиты, аномалокарисы, ракоскорпионы и другие монстры

Вероятно, существование саблезубых только упрощало жизнь австралопитекам, так как избавляло от среднеразмерных, а потому намного более опасных хищников типа леопардов. В любой экосистеме самый большой монстр обычно более-менее методично изводит всех более слабых потенциальных конкурентов. У интеллектуальных хищных это часто приобретает вполне целенаправленный и даже осознанный характер. Тигры уничтожают волков, волки душат койотов, гиены ненавидят гиеновидных собак, собаки гоняют кошек. В экосистеме с махайродусами не место всяким там львам и леопардам. Конечно, останутся какие-нибудь мангусты, но они-то уже слишком мелкие, а потому не опасны австралопитекам.

Чем чудовищнее монстры, тем спокойнее жизнь.

Кошки

Куда опаснее мелкие родственники саблезубов. Все знают, что страшнее кошки зверя нет. При появлении семейства Felidae в олигоцене эта фраза не воспринималась как шуточная. Первой достоверной кошкой был Proailurus. Первая версия, надо сказать, минимально отличалась от современных потомков. Проайлурус весил примерно 9 кг и имел 48 см ³ мозга – почти идеальные размеры для современных диких кошек. Форма черепа, пропорции тела – с олигоценовых времён почти ничто не поменялось. Это можно расценивать как примитивность кошек, но можно и как их идеальность – им не надо меняться, они совершенны. В принципе это и так знает любой кошатник, но приятно, когда наука даёт своё обоснованное подтверждение.

Несколько видов проайлурусов появились сначала в Европе, а затем стремительно разбежались дальше, дав в начале миоцена бурное разнообразие: Pseudaelurus злыдничали по всей Евразии; Styriofelis и Miopanthera переселились в Северную Америку, где Pseudaelurus turnauensis размером с домашнюю кошку стал P. lorteti размером с рысь, а тот – P. quadridentatus величиной с пуму.

Главный ужас кошек – это их стратегия охоты. С самого начала кошки стали специалистами в добыче мелких быстрых древесных животных – птиц, грызунов и приматов. Раз уж жертвы слишком шустры, можно их подстерегать. От нападения из засады прыгучесть помогает слабо, спасти может только соображалка. Пришлось нашим предкам умнеть. Для распознавания затаившегося хищника надо быть очень внимательным и памятливым, уметь примечать необычности и изменения ландшафта. Вчера этот куст был светлее, может, это потому, что в нём сейчас кто-то сидит? На тропинке появилась валяющаяся ветка, может, кто-то её туда уронил? Листья шевелятся, а ветра вроде нет, может, неспроста? Долгосрочная память – очень затратная роскошь, для неё нужны большие объёмы нейронов, а им необходимо снабжение. Новая кора конечного мозга с её ассоциативными зонами стала главным органом выживания. Просто так большой мозг никто развивать не станет, но для наблюдения за кошками – пришлось. Наши взгляды и до сих пор моментально приклеиваются к кошкам, где бы мы их ни увидели. Кошка следит за нами, так что мы обязаны следить за ней. А то как выскочит, как выпрыгнет, глаза выпучит, пойдут клочки по закоулочкам!

В приложение к внимательности развилась очень быстрая реакция: когда злой кот уже в прыжке, ещё не поздно метнуться в сторону и спастись. Только дело-то происходит на ветвях, так что ушмыгивать надо так, чтобы не грохнуться с дерева на землю. Для этого хорошо бы и иметь в голове хотя бы некоторую краткосрочную трёхмерную картину окружения, и динамично её менять, и уметь стремительно обрабатывать новые поступающие сигналы. Тормоза становятся обедом.

Зрение и так было неплохим, но тут стало ещё лучше. Именно в олигоцене мы восстановили способность видеть красный цвет. Как уже говорилось, когда-то первые млекопитающие потеряли способность распознавать два цвета из четырёх рептилийных – красный и ультрафиолетовый. И вот мы хоть чуток это компенсировали. Красный отличать от зелёного хорошо и для питания – чтобы видеть спелые фрукты на фоне листвы, и для безопасности – многие кошки достаточно ярко-жёлто-красно-оранжевые. У кошек такой цвет, потому что другие звери-дальтоники их всё равно не увидят. А мы – научились!

Как уже говорилось, некоторые группы кошек быстро осаблезубели. Но самые первые африканские махайродусовые Lokotunjailurus fanonei и L. emageritus были самыми несаблезубыми саблезубами и были больше похожи на леопардов. Примечательны они тем, что жили одновременно и в одних местах с первыми двуногими – грацильными австралопитеками – Sahelanthropus tchadensis и Australopithecus anamensis.