Чудо для Алисы

Мы собрались ехать на объект после обеда. Остается последнее захоронение, в котором самая большая партия. Все догадались, что это за оружие, но послушно молчат. Мне кажется, Илья побеседовал со всеми экспедиторами, кроме Пахома и Кузи.

Легенда обнадежил меня, ободрил. Я поверила, что нас оставят в живых. Наивно положилась на слова молодого лейтенанта. Тогда я видела его в последний раз…

–Товарищ лейтенант, у меня просьба,– улыбнувшись во все тридцать два зуба, позвал Илью офицер Вано Саджая.– Вас не затруднит отогнать мой внедорожник? Я скажу координаты… Мне нужно позарез остаться здесь, но…

–Конечно, товарищ капитан, с радостью, – бодро отозвался Илья.

Легенда попрощался, улыбнулся и пообещал поскорее вернуться на объект.

Возле ворот базы нас ожидали два военных «УАЗа» и микроавтобус. Водителя автобуса звали Ахмед.

–Что ты там пишет?– прорычал он, говоря на ломаном русском. Мужчина походил на чеченца: длинная черная борода на волевом подбородке, острый нос, на голове мусульманская тюбетейка. А на шее, ближе к затылку, татуировка с полумесяцем.

–Письмо маме. Завтра из Гори отправлю. Вы не против?– Я с трудом выдавила улыбку.

–Заканчивай. Ждать работу,– бросил он из-за спины.

Все, больше писать не могу… Раскопки ведутся возле пещеры, я оставлю рюкзак в надежде, что его найдут. Помоги нам бог.

– Папочка… Папа… – меня сотрясают рыдания. Ветер завывает через «окно», выдувая из пещеры тепло.

Держу единственное доказательство в руках и торчу здесь!

– Помогите… Я здесь… – кричу что есть силы. Слова растворяются в беспощадных стонах ветра. Меня не слышат. Кусочек неба в «окне» становится почти черным. Выходит, сейчас вечер или ночь.

Займусь спасением завтра. Прижимая тетрадку к груди, я ложусь в спальный мешок и закрываю глаза.

Глава 32

Просыпаюсь от холода. Тело сотрясает крупная дрожь, руки и ноги невыносимо болят. Я расстегиваю спальный мешок и с трудом поднимаюсь. Энергично тру одеревенелые пальцы, но они не сгибаются. Черт, как же холодно! Пожалуй, умереть от замерзания не самый плохой вариант…

В костре догорает огонь, а ветер, забирающийся через «окно», выдувает остатки тепла. В свете утренних лучей, проникающих в пещеру, танцуют снежинки. Зима кружит белой вьюгой, заметает верхушки склонов, елей и мои следы… Теперь меня не найдут даже с собаками.

– Я не смирюсь, черт бы тебя побрал, – цежу сквозь зубы и бодро подбрасываю в костер мох. За ним в расход идут последние ветки кустарника.

Умываюсь и мою руки растопленным снегом, для всего остального использую влажные салфетки. Из плоских камней сооружаю своеобразный мангал. Пока в кружке греется вода для чая, я доедаю лаваш. Стратегический запас, состоящий из начатой банки сгущенки, не трогаю.

Меня заполняет странное чувство. Возбуждение, злость, решимость? Оно щекочет грудь, гонит по венам кровь, оживляет замерзшие пальцы. Это чувство, которое теплилось в груди Виолетты Олениной до самой смерти, и имя ему надежда.

Тепло металлической кружки мягко согревает мои ладони, а в «окно» ободряюще льются лучи утреннего света. Я еще столько не успела сделать в жизни… Сказать, почувствовать, простить, понять, любить… Не успела сшить прочными нитями факты из прошлого и настоящего.

Я поднимаю голову кверху, всматриваясь в кусочек зимнего неба. Тишину нарушают крики хищных птиц, дребезжание замерзших древесных крон и странный, ни на что не похожий звук. Он приближается, нарастает, гудит где-то совсем рядом. В пещеру врывается резкий поток морозного воздуха, а в «окне» мелькает винт военного вертолета.

– Господи! – Я бросаю чашку на землю и хватаю фонарик. – Э-э-эй! Я зде-е-е-есь! – кричу что есть мочи, хаотично водя лучом по краям «окна».

Черт, у фонарика слишком слабый луч… Шум лопастей удаляется.