Чудо в перьях

Приняли они пузырь азербайджанского с четырьмя звёздами на борту и разложил Савченко перед поэтом план-карту действий. Устную. Записывать нельзя. Потому как секретность – выше неба!

– Я иду в больницу свою, ставлю фуфырик водиле скорой помощи, мы едем к редакции со двора, лезем в окно и все рукописи из шкафов и столов грузим в будку с красным крестом и полумесяцем. Потом везём макулатуру в лесок ближайший, роем лопатами яму и все бессмертные произведения хороним без оркестра, оградки и памятника. А!?

– Лопаты с пожарного щита в редакции снимем! – обрадовался Лихобабин.

– Вычислят нас, – Савченко с жалостью поглядел на недалёкого компаньона. -

Сторож может нас отловить когда обратно вешать будем. Лучше купим в хозмаге по пути. И выбросим с моста в Тобол после дела.

– А может, просто вывезем бумажки в степь? Рядом же совсем. И сожжем! В кучу свалим и запалим костерок! – Юрий Макарович аж подпрыгнул. Мысль понравилась. Простая и гениальная как его частушки.

– Рукописи не горят, – доктор Савченко бросил на частушечника ехидный взгляд. – Небось, не читал «Мастер и Маргарита» Булгакова? Воланд – это кто?

– А кто такой есть этот Булгаков? Начальник Воланда? Не читал. Когда мне? На земснаряде работы – в сортир сбегать некогда, – слегка опечалился поэт Лихобабин. – «Незнайку на Луне» читал. В садике. А потом частушки стал сочинять и читать уж совсем не стало возможности. Ну, ты понимаешь… А я сам лично шесть книжек у сынка изъял и сжёг во дворе. Накупил, дурачок, справочников радиолюбителя. Хочет радиотехником стать. А по мне – иди, гадёныш, в династию. Дед на земснаряде возле Тобола вкалывал, батя родной там же мозоли трёт, вот и не рушь традицию. Соблюдай преемственность поколений. Сгорели справочники минут за тридцать.

– Книги-то горят, – улыбнулся терапевт. – А рукописи – нет! Воланд сказал. Лично Сатана! Булгаков и сам хотел свою сжечь. Так ни фига. Уцелела. Обгорела чуток. Но умные люди восстановили её и напечатали хорошую книжку «Мастер и Маргарита». Ладно. Выпили и хватит. Побежал я за машиной, а ты беги к редакции и жди под окном.

За два часа все бумаги скинули в будку. Купили лопаты по дороге. И три часа яму рыли. До вечера засыпали землёй и сверху дёрном покрыли. И получилось красиво. Не догадаешься, где яма. Дёрн её замаскировал.

На следующий день вечером собрались литераторы на заседание и громкую читку, а читать-то и нечего. Тут паника, слёзы поэтесс и матюги прозаиков. Панович, председатель, крепкий мужчина, сел бледный в уголок и на лице его вообще исчезло выражение. Он тяжело дышал и был близок к обмороку. Рушились все его грандиозные планы на вывод Зарайской области в лидеры самых культурных и благородных провинций Страны Советов. Нечего издавать и, значит, гордиться шедеврами уже не получится.

– Милицию бы подключить, – сказала робко Марьянова.

– Когда ей бумажки простые разыскивать? – вздохнул писатель Лыско. – Тут преступников бегает – не сосчитаешь! Их ловить – ног- рук у милиции не хватает. А тут бумажки…

Тут поднялся на стол проектировщик Маслов, автор научно-фантастической повести «Стекло из гранита» и весь перепуг уничтожил у членов объединения за три секунды.

– Я лично пишу под копирку в трёх экземплярах, – крикнул он весело – Так ведь и вы тоже!!!

– А-а-а!!! – вспомнили все. – И мы тоже!

Радости на Пановича столько выплеснулось из пробудившейся энергии бойцов литературного фронта, что он от восторга чуть в ней не затонул как бумажный кораблик в открытом море. Вернулись перспективы!

– Да, бляха, – мрачно хмыкнул Савченко. – Такую процедуру завалили. Такой полезный укол мимо задницы в белый свет вкололи! Тьфу, мать вашу, талантов да гениев. Пошли, Лихобабин, в «Колос». Грусть-тоску от провала операции зальём.

Они ушли, униженные непредвиденным поворотом событий, но не оскорблённые.

– Добьём, – уверил частушечник. – Через типографию попробуем. Есть у меня одно соображение.

И они налили по первой.

А в это время уже вернулся из дома с копией рукописи поэт, кандидат на издание книги, Леонид Кулибабин.

– Читай! – закричали заседатели так мощно, что поэт присел, задрожал губами, но с перепугом справился, достал из-за пазухи скрученную в рулон копию поэмы, принял положенную таланту гордую осанку и поднял вверх руку.

– «Величие страсти», – обозначил он имя творения своего, кашлянул и пошло дело:

«Без любви твоей я страдаю.Вяну я без неё, пропадаю .Как не нравится быть мне постылым.Быть мечтаю я милым, любимым.

Я у тебя хочу украстьТвою ко мне любовь и страсть.Зря что ли ночью свет погас! Я жду тебя четвёртый час.

И ты, любовь моя, придешь

И в темноте меня найдёшь.

Мы не боимся темноты.

То сверху я, то сверху ты!

И теперь я уже не страдаю,

Я от страсти летаю, летаю!

То я сверху, то ты, как всё мило!

Я хочу чтобы вечно так было!»