Чудо в перьях

Все углубились в чтение и уже со второй страницы глаза у всех округлились и понемногу стали лезть на лоб. К концу третьего листа каждый обалдевши разглядывал подпись внизу. Марьяновой к сборнику поэм торжественную оду написал сам Роберт Рождественский. Васе Скороплюеву с друзьями на всякие стишки не пожалел высоких слов и разноцветных ярких эпитетов не ком с горы, а персонально Андрей Вознесенский. Ну, оригинальный роман Андрюши Блаженного «Колосись, блинчик» полюбился лично Валентину Григорьевичу Распутину, чью последнюю повесть «Деньги для Марии» всем Зарайским литобъединением в конце шестьдесят восьмого обсуждали почти до драки. Но в итоге мирно сошлись в признании Распутина гениальным, одним из тонких знатоков сути души человеческой.

– А как это? – с трудом оторвав глаз от фамилии Рождественского без сил прошептала Маргарита. – Чтобы такой гигант с чего-то опустился до странных измышлений какой-то там Марьяновой?

– Писал я. Успокойтесь Рита, – Фишман налил всем ещё по рюмочке. – Но Лёнечка Заварзин, секретарь Союза писателей, который вас ко мне прислал, – это мой друг с первого класса Он меня давно со всеми великими и просто большими писателями перезнакомил. Армянского вместе употребили пару декалитров. Договорились так, что я пишу, а они мне чистых листов со своей росписью дали штук по сто. Очень взаимовыгодная договорённость. Вот, например, как с Робертом уже давно мы и делаем. Да со многими, не только с ним. Я подписываюсь их именами, а они получают за рецензии и гонорар, и дополнительную славу больших людей, которые с любовью и уважением открывают таланты среди братьев и сестёр своих меньших, начинающих писателей и поэтов. Здорово же! Начинающие литераторы просят меня и платят мне. А я потом честно делюсь с мэтрами.

– Здорово, – согласился Блаженный. – Распутин мой роман так расцеловал, как будто он кроме меня вообще не видит в СССР писателей! И так красиво вы, Моисей Аронович, пересказали мою книжку, что теперь я уж и не верю, что это я сам её написал.

– Сам никто не пишет. Пишут перья. У талантливых эти перья чудо творят. Всем прозайцам Муза помогает с лирой, а Пегас – поэтам. Ну и Господь бог, ясное дело. Он же талант даёт своей волей. А кому-то шиш! На всё воля божья! Мне можно ЕГО упоминать. Я не член КПСС.

Но, ребята, я вас обрадую дополнительно. Мне гонорар пусть будет оружие «Беретта». Тоже стоит не копейки.

А вот гении, чьи подписи стоят, должны деньгами получить. Рецензия – она штука дорогая. Она, ЁКЛМН, если сравнить – всё равно, что пенальти в футболе. Которое, скажем, Пеле бьёт. Секунда, а вратарь и испугаться не успевает. Мяч уже в сетке! Так и с книжками вашими. Вот напишет очень хвалебный отзыв не Валя Распутин, а Женя Сумароков и всё. Книгу-то примут, но издадут через год-два. Молодые могут дождаться. А кто постарше?

…Проблема. Каждая рецензия таких «мамонтов» стоит пятьсот рубликов. Мне вы заплатили. Ружьецо это подороже будет. Спасибо, – мягко ворковал Фишман. – Но Роберту, Валечке Распутину и Вознесенскому Андрюше тоже ведь по пятьсот. И тогда ваши книги выходят через три месяца. Весна как раз выскочит! Радость природная! Солнышко, птички свиристят, первые цветочки ароматами швыряются в советских людей! И книжка твоя личная от издательства «Прогресс» во всех магазинах Союза выныривает с предисловиями любимцев и кумиров народа! Прямо хоть на стену лезь от количества одновременных радостей!

Писатели грустно посмотрели друг на друга. Слеза выпала из красиво раскрашенного глаза Маргариты.

– Наш руководитель литобъединения тоже говорит, что чудо творчества – в перьях наших ручек. Это, видно, старая поговорка у писателей… Я согласен. Но полторы тысячи нет на текущий момент, – откашлялся смущённо Андрюша Блаженный. – Москва. Музеи, концертные залы, а к ним «Пекин», «Славянский базар». Подарков набрали на родину малую всем своим и просто уважаемым.

– Ладно, – обняла Фишмана Маргарита Марьянова. – Век Вас не забудем, а если и ещё разок другой придем с просьбой, ведь не прогоните?

– Да вы, ребятки, как родные для меня, – растрогался Моисей Аронович. – Денежку только принесите дня через три, не позднее. Чтобы в издательстве на второй квартал закрепиться. А это ж вот-вот как скоро.

– Вы позвоните вахтёрше минут через пять, – пожал руку профессору Вася Скороплюев. – Что-то она у Вас научное хотела узнать.

И писатели в двух состояниях одновременно, в радостном и подавленном, спустились на лифте и дождались пока Фишман позвонит тётке, после чего сели на лавочку в скверике перед огромным зданием и окунулись в думы трудные. Деньги нужны были так срочно – хоть милостыню садись просить.

Митрий Чувашев сбегал к вахтерше и узнал, какие церкви советская власть сжалилась и не закрыла, не разнесла по кирпичам.

– Храм Илии Пророка в Обыденском переулке, – доложил он и показал всем бумажку, на которой тётка нарисовала, как до неё добраться. – Это одна из немногих церквей, которые никогда не закрывались для богослужений. Стоит она в историческом районе Москвы – на Остожье. Тётка сказала, что на метро за час долетим.