Чудодей

— Все вместе, — сказал священник.

В дверь постучали. Девушка Зосо насторожилась.

Вайсблат смеялся смехом чахоточного:

— Эге, коммунисты — Россия. Бог на свалке. Безработные священники.

Священник угрюмо молчал.

Слова постучали в кухонную дверь. Девушка, похожая на турчанку, заслонила лицо руками, маленькими руками кофейного цвета.

Девушка Зосо встала, однако открывать не торопилась.

— Если бы бог был на свалке, он не был бы жизнью. Жизнь есть бог. Бог есть жизнь. — Священник поднялся. Он не ждал больше ответов Вайсблата.

Половицы заскрипели. Только теперь увидел Станислаус, как высок и худ был священник. Он не шел. Он прорезал пространство. Словно коса в разросшихся плевелах. Дверь для него слишком низка. Он согнулся. В кухне он выпрямился снова, и то, что он сказал по-гречески, могло означать: «Я иду!»

Крафтчек примирился с тем, что их не высадили в колониях. Его произвели в ефрейторы. Крафтчек ефрейтор? Как это произошло? Изюм произвел его в ефрейторы. Маршнер, заведующий снабжением роты, бравый фельдфебель Маршнер был застрелен «бандитами» в Югославии.

Но что поделаешь — жена ротмистра Бетца из окрестностей Бамберга требовала изюма. Кто знает, где можно достать изюм?

Крафтчек знал это. Крафтчек выменивал на изюм маленькие желтые таблетки, которые уберегали его от малярии. Одна желтая таблетка за два ока изюма.

Крафтчек получал время от времени из дому, из своей лавки, сигареты. Сигареты, предназначавшиеся для продажи населению. Госпожа Крафтчек смотрела на изображение мадонны в лавке и клялась жаждущим курильщикам, что поступления сигарет до сих пор не было. Зато постоянные, платежеспособные клиенты получали изюм. Крафтчек обменивал три папиросы на одну таблетку. Одну таблетку на два ока изюма. Местные малярики-виноградари давали только один ока изюма за одну таблетку. С Крафтчеком им это не удавалось. «Вам, грекам, хотелось бы за качественный немецкий товар давать ослиное дерьмо. Изюм здесь растет дико, а наш брат должен ломать себе голову, как заполучить таблетки!»

Таким образом Крафтчек стал снабженцем капитана Бетца и поэтому ефрейтором. Потребление капитаном Бетцем таблеток «Антифибрин» возрастало с каждой неделей. Этот человек не знал страха перед снарядами и вражескими пулями, но малярии явно боялся. Унтер-офицеру медицинской службы Шульцу приходилось посылать с каждым судном, доставлявшим провиант, большой пакет желтых таблеток «Антифибрин».

Невзирая на все маслины, на все благодарственные письма из Бамберга и новые просьбы относительно свежих фруктов и изюма, воинское честолюбие капитана Захариуса Бетца не угасло. Его тайная злоба обратилась против командира дивизиона, который сидел на апельсиновом острове Санторин и общался с Бетцем только при помощи приказов.

Приказы по дивизиону отправлялись на судне в Пирей и достигали кружным путем пивовара.

В соответствии с надежными донесениями итальянский capitano находится еще в районе эскадрона Бетца и даже поддерживает связь с греческой группой Сопротивления, которая в свою очередь связана с англичанами. Приказываю капитану Бетцу возможно более тщательно прочесать свой остров!

Бетц скомкал приказ, обругал всех богов дивизиона, называя их «прусскими задирами», «любителями минеральной водички», выдал Крафтчеку двадцать таблеток «Антифибрин» и приказал ему позаботиться о таких лимонах, которые могли бы дозреть в пути. Он позвал ротного фельдфебеля Цаудерера и велел ему вытрясти из корзины для бумаг приказ по батальону.

Станислаус и Вайсблат уже второй вечер гуляли с греческими девушками. Пары шли порознь, но всегда на виду друг у друга. Так хотели девушки.

Вайсблат и Зосо болтали по-французски. Никакие воспоминания об Элен, с которой он болтал на этом же языке и о смерти которой он хотел написать книгу, не одолевали Вайсблата.

Станислаус и Мельпо любовались морем, потом небом. Им потребовалось не так уж много времени для того, чтобы жестами объяснить друг другу, как малы они по сравнению с небом и морем.

Выйдя за пределы города, Станислаус осторожно обнял дрожащие плечи Мельпо. Она посмотрела на него и кивнула. Ей не хотелось идти дальше, и она уселась в нише в скале. Так они потеряли из виду Вайсблата и Зосо.

Коричневыми, как кофе, пальцами Мельпо гладила его волосатую руку. Он дрожал. Она заметила это и щекой прижалась к его руке. Он сидел, как в детские годы, когда боялся спугнуть вестника королевы бабочек. Возможно ли это, чтобы здесь, в чужой стране, его ожидала любовь?

— Ты умеешь грести? — спросила она.

— Умею, — отвечал он.

— Покатаемся?

— Когда?

— Завтра.

— Ты поедешь со мной без Зосо?

— Поеду.

Она закрыла лицо руками, словно застыдилась.

Трель дудки прорвалась сквозь монотонный стрекот цикад. Мельпо подняла голову. Она плакала.

— Почему? — спросил он.