Чудотворец наших времен

««Я как будто все прочел о вас, дорогой владыка, а оказывается, так много не знаю! Как же я буду о вас писать? Может, вообще отказаться от этой затеи? И можно ли писать литературное произведение о святом? Я столько думал об этом…. Вроде бы можно. Ведь это должна быть художественная биография – есть такой литературный жанр. Меня в эту поездку отправили потому, что верят в мои силы. А хватит ли их? Надо молиться, просить у Господа и Блаженнейшего, чтобы они укрепили в этой работе»…

«Если начать о детстве, – продолжал думать он, – конечно же, надо написать об этих оловянных солдатиках. Я этого не знал! И напишу, как мальчик Миша впервые приехал с отцом в Святогорье. Как он в Голой Долине, на летней даче, лежит на сеновале и смотрит на звезды. Лето, тепло, «тиха украинская ночь»… Как она хороша, можно написать прозой, а не стихами, но проза должна пахнуть травами, свежескошенным сеном, а звезды должны быть близкими. Мальчик смотрит на них и думает о Христе, о Его Отце, Который так чудно устроил мир. “А люди? Почему они не живут по заповедям Христа? – думает мальчик. – Вот монахи живут праведно – и то молятся о своей грешной душе каждый день. Есть такие, кто молится беспрерывно, лишь немного подремав, без сна. Пищу принимают раз в день. Великим постом едят только просфоры. Почти не пьют воды." Не тогда ли он решил, что будет жить, как эти монахи? И не забыть про студенческие годы в Белграде. Как они бедствовали, как он продавал газеты, чтобы заработать на хлеб. И, конечно, описать постриг».

Еремину дважды довелось присутствовать на монашеском постриге, и он вспоминал то, что видел.

Он засыпал, и вот увиделся ему сумрачный неф монастыря.

Братия стоит с зажженными свечами. Там, у солеи, перед царскими вратами, стоит высокий, крупного сложения митрополит Антоний. Он в черном, серебром вышитом саккосе – митрополичьем одеянии, которое чуть ниже колен, с рукавами на три четверти. Саккос в переводе означает «рубище». Поверх него омофор – тоже черный и тоже с искусно вышитыми крестами. Это самое древнее одеяние священноначалия.

Борода митрополита серебристо-белая, под стать вышитым крестам, доходит ему до груди. Лицо со впалыми щеками, строгое. Взгляд старческих глаз обращен туда, где через врата вошел в храм, оставив все одежды на паперти, в одной белой власянице босой, невысокий, худой человек, по виду – совсем юноша, хотя ему уже двадцать шесть лет. Черные волосы доходят ему до плеч, падают на лицо, когда он простирается и ползет по полу туда, где стоит митрополит. Слева и справа от него идут два монаха, широкими полами своих риз закрывая от посторонних взоров ползущего. Его видят лишь те, кто стоит лицом к нему. Он ползет в знак того, что распинается, как Христос, перед тем как принять монашеский облик и свою жизнь уподобить жизни Спасителя.

Михаил доползает до ног митрополита, поднимается.

Постригающий спрашивает:

«Что пришел еси, брате, припадая к святому жертвеннику и святой дружине сей?»

«Желая жития постническаго, честный отче», – отвечает юноша.

«Желаеши ли уподобитися ангельскаго образа и вчинену быти лику монашествующих?»

«Ей, Богу содействующу, честный отче», – смиренно отвечает послушник.

«Воистину добро дело и блаженно избрал еси: но аще и совершиши е; добрая бо дела трудом стяжаваются и болезнию исправляются».

* * *

Постригающий не довольствуется добровольным приходом нового подвижника. Лицо митрополита становится как будто еще суровей. Он надел очки, пристальней вглядывается в раскрытую старинную книгу, которую держит стоящий лицом к нему молодой послушник. Другой, тот, что стоит справа, держит зажженную свечу так, что свет падает на церковнославянскую вязь буквиц.

И приступает митрополит к новым испытаниям того, кто хочет обрести монашеский облик, и спрашивает: вольною или невольною мыслью приступает к Богу, а не от нужды и насилия? Пребудет ли в монастыре и постничестве даже до последнего издыхания? Сохранит ли себя в девстве, и в целомудрии, и в благоговении, и в послушании к настоятелю и братии? Потерпит ли всякую скорбь и тесноту жития монашеского ради Царствия Небесного?

На все эти вопросы митрополит слышит тот же смиренный ответ: ««Ей, Богу содействующу, честный отче».

Вот будущий монах преклоняет колени и склоняет голову. Митрополит возлагает на его голову книгу и читает молитву. Суровым и громким голосом он просит Господа, признавшего достойными Себе служителями тех, кто оставил все житейское, оградить и этого раба Своего силою Святого Духа. Но прежде чем молодой человек будет сопричтен к лику избранных, он должен доказать это, пройдя еще одно испытание.

Митрополит, показывая на Евангелие, лежащее на аналое, говорит:

«Се, Христос невидимо здесь предстоит; виждь, яко никтоже ти принуждает прийти к сему образу; виждь, яко ты от своего произволения хощении обручения великаго ангельскаго образа».

Рядом с Евангелием лежат ножницы, и митрополит бросает их на пол.

«Возьми ножницы и подаждь ми я».

Это повторяется трижды, и трижды Михаил подает митрополиту ножницы от святого Евангелия и целует митрополиту руку.