Чудотворец наших времен

– Этот монастырь для сербов – все равно как Свято-Троицкая лавра для русских. Чтобы не утомлять вас, скажу лишь о двух сербах по имени Милько, в память которых и стали называть этот древний монастырь. Ведь он неоднократно разрушался то турками, то еще кем-то из захватчиков. В восемнадцатом веке монастырь восстановил торговец Милько Томич, в веке девятнадцатом – священник Милько Ристич. Он принял постриг с именем Мелентий. Восстановил монастырь в тяжелейших условиях. Пережил два сербских восстания. В монастыре и упокоился, как преподобный Сергий в Троице. Вообще-то монастырь называется Введенским, потому что главный храм – Введения Богоматери во храм. Это важно, потому что наш владыка принял постриг именно в этом храме.

– Да-да, владыка особенно чтил этот праздник. И в Шанхай он прибыл именно на Введение, в декабре тридцать четвертого года, – радостно сказал отец Александр. – Мы-то знаем, что в жизни нет ничего случайного. Когда при владыке говорили «случайно», он всегда поправлял: «Неожиданно». – Отец Александр откинулся на спинку стула, который более походил на кресло. Вид у него после еды и вина был умиротворенный, благостный. – Вообще, когда думаешь о нем, понимаешь, насколько наша жизнь, начиная с детских лет, определена Господом. Как ни старался направить его отец по своей воле, а он все равно выруливал на путь служения Господу. Вот смотрите: покупали ему оловянных солдатиков, потому что отец хотел видеть сына офицером. А он солдатиков переделывал в монахов, а крепости – в монастыри, – отец Александр добродушно засмеялся. – Отец определил его в кадеты, а он возьми и на параде-то, помните, что отчебучил?

– Это когда они шли маршем? В честь 200-летия Полтавской битвы? – спросил Федор, тоже улыбаясь.

– Ну да, – отец Александр продолжал добродушно смеяться. – Проходили мимо собора, а он возьми, сними фуражку и перекрестись. И все чины это заметили с трибуны. Скандал! Наказать нерадивого кадета!

– За что? – улыбаясь растерянно, спросил Иван.

– Как за что? Нарушил устав! А великий князь Константин Константинович возьми и похвали кадета Максимовича. Вот так! – отец Александр с веселым лукавством смотрел на Ивана. – Вообще принцип владыки был Иисусов: и в субботу можно спасать заблудшую овцу. Нет выше закона любви к Богу, Ваня. Давай я крошки с бороденки твоей отряхну, – и он крахмальной салфеткой вытер редкую бороду Ивана. – А вот еще вам деталь, господин писатель, – отец Александр повернулся к Федору. – По поводу икон помните? Он их такое количество накупил и насобирал, что отец сказал: хватит! А Миша: «Папа, вот эта пусть будет последней. Я ее из Святогорья привез». И знаете, какая это икона была? – отец Александр выдержал паузу, обвел победным взглядом сидящих за столом. – Всех святых, в земле Российской просиявших! Вот как!

Глаза отца Александра прямо лучились от восторга.

– Иконопись владыка высоко ставил, – сказал Милош. – В Мильковском у нас – чудотворная Богоматерь «Ахтырская». А иконостас и роспись выполнены в рублевском духе. Да, я говорил, что постригал Михаила в иеромонаха Иоанна митрополит Антоний. Но вы это и без меня знаете.

– Митрополит Антоний[2] и владыка – это отдельная тема, – сказал Алексей Иванович. – Ведь это он с юношеских лет, еще в Харькове, опекал студента Михаила. Он провидел, что не юристом будет юноша, а монахом, и у вас в Белграде благословил Михаила учиться на богословском факультете. Не так ли, Милош?

– Да, в Белградском университете он учился. Наверное, нам пора идти на самолет, друзья.

Вернулись на свои места в «Боинге». Стюардесса предложила пледы на ночь. Укутали ноги, откинули сиденья, когда самолет вновь поднялся в воздух.

– В Мильковском у нас – чудотворная Богоматерь «Ахтырская». А иконостас и роспись выполнены в рублевском духе

«Париж, – думал Федор Еремин. Спать ему совсем не хотелось. – Даже и сейчас для нас, русских, каждая поездка за границу – подарок. А уж тем более в Париж;! Кто прошелся по Елисейским полям, все равно как побывал в Эдеме. А ведь русским в этом самом Париже жить было так же тяжело, как и в каком-нибудь Парагвае. Или в Шанхае, какая разница… Интересно, какой-нибудь другой народ так тяжело страдает от ностальгии, как русский?»

Перед глазами Федора возникали то залитые светом залы аэропорта Орли, то лица новых знакомых, с которыми теперь он летел в Сан-Франциско. Потом он вызвал в памяти лик Блаженнейшего Иоанна. Более всего ему нравилась фотография владыки, где тот улыбался своей детской улыбкой.