Дверь с грохотом распахнулась, и в палату влетели декан Осворт, тетя Мэл и… магистр Салливан с бездыханным ученическим телом на руках. Они были так заняты собственной проблемой, что не заметили другую, уже очухавшуюся. Меня, то есть.
– Мари! – рыкнул Осворт, помогая уложить посиневшего юношу на кушетку. Лицо безвольно развернулось ко мне, и я узнала Эмиля.
– Ланге снова потерял сознание на тренировке, – отрывисто объяснил Салливан, не отрывая глаз от парня. – Болезнь развивается слишком стремительно. Я говорил еще неделю назад, что каплю надо удалять!
– Говорили, Салливан, – отец быстро подошел к койке с Эмилем. Мать сжала мою ладошку и побежала следом. – Но, во-первых, это слишком большой риск. Во-вторых, моя супруга сейчас крайне слаба, чтобы проводить манипуляции с каплей. Ее не хватит на всех.
– Я изучила сферу, о который вы говорили. Укрепляющую дух, – мама добрела до кушетки и присела на самый край.
Выглядела она и впрямь измотанной. И эти тени под глазами… Неужели я всему виной? Стыдно-то как.
Удивительно, но усталость, под которой проглядывались два десятка бессонных ночей, ее совсем не старила. Напротив, мама сейчас казалась моей ровесницей.
– Думаю, у меня получится, если потренироваться, – она решительно встала и приобняла трясущуюся тетю Мэл. – И мы сможем выходить твоего племянника после того, как я удалю магическую каплю.
– Пигалица… – завел папа, собираясь выдать с десяток причин, по которым ей было противопоказано это делать. – Это риск не только для Ланге, но и для тебя. И… не для одной тебя.
– Я знаю, – спокойно кивнула мать. – Именно поэтому я схожу за венцом и попрошу у Марты и Артемиуса немного крови для восстановления. Уверена, мне не откажут.
Чувствуя себя хозяйкой положения (и действительно ей являясь), она вышла из палаты.
Я дернулась на резкий звук. Кто-то так шумно выдохнул, что дрогнула лампа на письменном столе Мари. И столкнулась глазами с троллем. Не настоящим – лондонским.
– Проснулись.
И столько облегчения было в одном шурховом слове, что у меня задрожали губы и уголки глаз смочились горячими слезами. Тетя Мэл тоже громко шмыгнула носом, за компанию.
– Ох, Аврора Андреевна, – покачал головой Осворт и язвительно добавил: – Можете не верить, но вы почти ничего не пропустили. Этот месяц был удивительно спокоен и беден на происшествия.
– С чего бы вдруг… – пробурчал папенька, явно решив, что одного ремонта с меня маловато.
– Вы хотите лишить его магии навсегда? – я сползла с кушетки и в кои-то веки устояла на своих двоих. Выдохнула, попробовала сделать шаг и медленно направилась к присутствующим.
– Это лучше, чем смерть, девочка, – выдохнула Мари. – В его капле существенный изъян, она раскрылась не полностью. Твой отец уже видел, как эта хворь забирает жизнь.
Мать вернулась, прошуршала тихо к раковине, помыла руки. Спокойно и уверенно, словно ей предстояла совершенно ординарная операция. Достала из кармана бутылек с ярко-алым содержимым и, поморщившись, сделала глоток. А затем вынула из кармана юбки старинную диадему и небрежно воткнула в волосы.
Из рассказов Роджера и подслушанных бесед родителей я знала, что наш фамильный артефакт хранится где-то в стенах Академии. Но в руки мне заветную прелесть никогда не давали, объясняя это тем, что я и без венца концентрации способна сеять хаос и разрушения. Словом, жадины!
– Отойдите немного. Каплю я еще никогда не удаляла, только раскрывала. Причем полноценную, а не сломанную, – пробубнила себе под нос мама и расстегнула рубашку на груди парня. – Потерпи, Эмиль, я буду аккуратной.
Она погладила ласковой ладонью его щеку, и та обрела здоровый оттенок. С кожи сошла синева, дыхание стало ровным. С пальцев мамы тихонько капала Сияющая материя, заливаясь Ланге в уши и рот, напитывая поры.
Я поморгала: вот точно так же она текла по моим рукам, когда… Тогда.
Но зацепиться за эту мысль не успела. Как и за тролля, с восторгом наблюдавшего за целительскими манипуляциями княгини. Потому что я вдруг отчетливо поняла, что мама тянет не за ту нить.
Нить?
Какую, к шурхам, нить?
В моих глазах зарябило от золота, что перетекало от маминых рук к сердцу Эмиля. Его тело открывалось, являя пучки тонких ниточек.
Некоторые переплетались друг с другом. Другие оборванными хвостиками тянулись вверх, к теплым ладоням, дарящим облегчение. Они наматывались на мамины пальцы, ища покоя и утешения. Они были самой магией. Чужой, но такой родной.
– Стой, мам, ты не за то тянешь, – я подошла ближе и накрыла ее ладонь своей. – Смотри: эта нить целая, она идет вот отсюда, – я указала на кадык и провела пальцем вниз, – вот сюда. Вполне рабочая, крепкая. Не нужно ее обрывать.
– Ава, ты сейчас о чем? – уточнил отец, всматриваясь туда, куда я показывала. – Какие, к троллям, нитки?
– А вот эти нуждаются в перевязке, – я уже увлеклась процессом и, подцепив с маминых пальцев два хвостика, аккуратно их соединила.
Нет, я, конечно, никогда не тяготела к порядку и была широко известна спонтанными взрывами и разгромами… Но зачем доламывать то, что можно починить?