Чугунные крылья

Мама продолжала вздыхать.

– А зовут его как? – неустанно спрашивала дочь.

– Зовут его Никита.

– Как, Никита?

– Да. Но только я не верю, что всё это сделал он. Он же сорванец какой, по словам его же матери. Такой маленький, забежал не пойми куда, газовый баллон открутил, сам чуть не умер и другие дети. И теперь думает не пойми о чём, о революции какой-то! Мало наша страна перенесла революций!

– И что, не скажешь ему?

– Вообще всем им скажу, Марковым. Ну, и ему в том числе. Но отдельного разговора он пока не заслужил, по-моему.

Ирина Юрьевна действительно пришла к Марковым. Снова в слезах радости.

– Что такое, Ир? – спросила встревоженная мама Никиты.

– Чудо, Света, чудо из чудес! Такое чудо, за которое Господа надо благодарить день и ночь!

– Ну так что?

– Моя доченька, Маша… заговорила!

Никита моментально сорвался с места за рабочим столом и выбежал в прихожую.

– Как вы сказали?

– Маша моя заговорила!

– Да… Вы что?..

И тут Никита заплакал уже безо всякого стеснения. Ирина Юрьевна слегка удивилась.

– Я тоже, Ир, безумно рада за тебя. И Никита, видишь, какой у нас сочувствующий.

– Вижу! – задумчиво ответила Ирина Юрьевна.

Никита заломил перед ней руки:

– Ирина Юрьевна, умоляю, позвольте мне помогать вашей дочери по учёбе! С чем у неё проблемы, с химией? А химию как раз знаю! И физику, геометрию. С гуманитарными только похуже чуть-чуть. Позволите?

– Посмотрим. Великодушно, конечно, Никита, с твоей стороны. Но я ещё с самой Машей должна обсудить твоё предложение.

– Ах, обсудите же скорее, пожалуйста! А сейчас можно к ней на минуточку?!

– Нет! Имей терпение! – уже строго сказала она Никите.

Вернувшись домой, женщина рассуждала: «Ну что, позволить ему? Ладно, пускай, но только под моим присмотром. А то мало что ему вздумается с ней сделать, охламону малолетнему. Правда, он заплакал, как узнал, но этим лишь чуть-чуть исправил моё мнение о нём. И дочь моя в телесном отношении как раз, как назло, развита не по годам. Я в её годы совершенно не так была сложена».

Впоследствии так и стало происходить – Никита стал помогать Маше учиться, но под строгим надзором Машиной матери. Ирина Юрьевна вначале раздумывала, и в церкви советовалась с батюшкой после исповеди, и в итоге дала соседскому парню добро. О его упоении говорить излишне.

И весь последний год школы Никита помогал тщательно, не отвлекался на посторонние темы, и все разговоры с Машей оказались абсолютно целомудренны. Химию он растолковывал как настоящий преподаватель, рассказывал про уроки в классе и про «лабы». И вообще Ирина Юрьевна стала находить в нём немало достоинств. В первую очередь, редко кто из школьников был так умён во времена, казалось бы, тотального торжества слабоумия. Только лишь явное безбожие парня не нравилось Ирине Юрьевне. Но в разговоре лично с ней он всё-таки резко не отрицал Творца, выразил атеизм деликатно – и то уже успокаивало. Свои анархические и космополитические воззрения он облекал в весьма интеллектуальную форму.

Итогом последнего года школы стал однозначный выбор Машей того вуза, что и у Никиты – химико-технологического института. Никита даже уговаривал устроить Машу на очное отделение. Ирина Юрьевна возражала из-за неординарной внешности дочери и её чрезмерной замкнутости. Но Никита и тут обещал взять Машу под некое покровительство. Её мама понимала, куда идёт дело, но радоваться всё равно не спешила, опасаясь неприятного поворота. Она так и не могла поверить, что к Маше вернулась речь посредством обращения к ней Никиты. Гораздо больше в женщину въелась история из детства Никиты. «Безбожник не может творить чудеса, – твердила она внутри себя. – Это Господь сотворил чудо. Но сотворил, получается, посредством безбожника? Пути Господни неисповедимы…» – на последней мысли Ирина Юрьевна и успокаивалась.

Она решила как мать поговорить по этому поводу с другой матерью, придя к Светлане Михайловне:

– Как ты думаешь, а может ли он переменить своё отношение к Маше? А то последствия могут быть такими, что и предположить страшно… Бывает вон, из окна… О, Господи…

– Не такой мой Никитушка, – нежным голосом сообщила Светлана Михайловна. – Он человек исключительной сочувственности, как ты сама видела.

– Видеть-то я видела…

– Но неужели он мог притворно так расплакаться? До сих пор не веришь?

– Верю… Но всё та история с баллоном.

– Да, вот это въелось в тебя! Я могу тебе другие истории рассказать из его детства. А этот анархизм у него порождён тоже тягой к справедливости, у него такой особый взгляд, угол зрения на справедливость и человечность.

– Ну спасибо, Света, что веру вселяешь.

– А вот ещё, Ир, вопрос. Маша сама говорила про то, что к Никите чувствует?

– Она говорила, что любит… – Светлана Михайловна чуть не всплеснула руками, – химию. Полюбила благодаря Никите. До него у неё ж одни тройки вообще были. А как Никита стал помогать – пятёрки! И в аттестате – четыре. Не пять, потому что уж поздно Никита подключился.