Чугунные крылья

Ещё один выпускник той школы и того класса – Костя Савин, с поступлением в вуз медлил. Он выбрал тот же – некуда, мол, деваться – но пока пошёл на подготовительное отделение. Поступил он на год позже Никиты и Маши. Зато он встречался в своём идейном кружке с более зрелыми представителями движения анархистов. В телефонном разговоре Костя приглашал в кружок и Никиту.

– Ох, и далеко ж ты запёрся в этот институт химический. А я уж за тобой последовал. Просто ты любишь химию, а я – поваренную книгу анархиста.

Последовал смех обоих.

– Тебе там, поди, предсказали, что вторым Менделеевым станешь?

– Так не говорили, но высоко оценили мои способности. А Менделеев этот… У него взгляды были ужасные – монархист да националист. Меня вообще от него воротило бы, если б не гигантский вклад в научное знание. Он ещё входил в ублюдочную «Чёрную сотню», фашистскую организацию, которая предшествовала немецкой, гитлеровской. Может, официально и не входил, но взгляды их во многом разделял. Вообще, наверное, правильно многие говорят, что сначала фашизм был русским. Пусть он был менее кровавым, но был первоистоком, был тупым и лапотным.

– Да-да, Никитос! И по всему видно, что фашизм у нас возрождается. Точнее, не у нас. «У нас» – это значит на земном шаре, а не в рашке. Вот в рашке он возрождается. Перед последними выборами этот Шагов вообще как обкуренный забурел – вопил что-то про генетический код и «народ-победитель». Чуть я не блеванул! До того фюрера ему всего ничего осталось.

Последовали непечатные характеристики президента.

– Разве что только «хайль Шагов» никто не орал на том стадионе, – продолжал Костя. – Все, кто якобы наблюдает за правами человека из-за океана, на самом деле его же они в эту страну и поставили. Как и предыдущего фюрерочка. Что по ту, что по эту сторону океана – все ставленники мирового капитала. Отсюда и отвлечение простого народа от классовой борьбы на всякое мифическое единство нации. Сначала просто отвлечь народ Земли – он единый – а потом и войны разжечь ради новой прибыли. Вот сколько всего мировой капитал добивается через своих ставленников, через этих чмырей обкуренных, навроде Шагова! Что Кремль, что Пентагон – всё одна рейхсканцелярия!.. Ну, в общем как, Никитос, идёшь на беседу в кружок этого Рагулина? Ему лет тридцать пять где-то, старый уже мужик и разбирающийся в наших вопросах глубоко.

– Ну, постараюсь. С домашними проблем нет, о взглядах моих они знают, ничего страшного в них не находят. Скажу, что в кружок политологии схожу. Вообще, мне иногда мои родители кажутся золотыми. При наступлении мировой анархии все такими станут!

– Рад за тебя.

– А где ты, Костян, узнал про этого… Рогова, или как его?

– Рагулина! «Как узнал?». Не уважаешь ты технический прогресс, забываешь о нём! В контакте я его нашёл, в сообществах. В объявлении сказано: развитие и шлифовка идей анархизма.

– Ну ладно, скажи только точное место и время.

В итоге друзья договорились.

Зал собраний анархистов оказался довольно пустой. В нём не найти было ни люстры, ни ковров, все стены почти голые. Выделялся только стол, за которым сидел начальник собраний Рагулин, а на стене были прикреплены два стяга – вот самое заметное в этом зале – знамёна анархии. Первое – чёрное с красной буквой «А» в круге – эмблема анархизма. Буква начертана неровными, зазубренными линиями, за окружность выходили её перекладина и «лапы». Второе полотнище разделено по диагонали на два цвета – красный и чёрный. Если говорить точнее, так выглядело знамя анархо-коммунизма.

Рагулин был не слишком уже молодой человек, с высокой зачёсанной назад шевелюрой, острым подбородком и крупными сверкающими глазами. Собравшиеся сели на довольно старые стулья, с тонкой подкладкой и тремя тоненькими вертикальными дощечками на спинках. Паркет дико скрипел, и вообще в зале пахло клеем и чуть ли не плесенью. Словом, солидным такое помещение никак не назовёшь. Это понимал и сам Рагулин, об этом он и начал свою речь: