Чукотскіе разсказы

Голосъ Коравіи, долетѣвшій по вѣтру, все-таки едва былъ слышенъ среди воя и визга вьюги. Молодой человѣкъ, повидимому, хорошо оріентировался въ темнотѣ. Яякъ, напротивъ, отворачивая отъ вѣтра лицо, мало-по-малу сбился съ настоящаго направленія и теперь безъ ремня онъ неминуемо заблудился бы. Онъ поспѣшно повернулъ обратно и пошелъ на голосъ, каждый разъ ощупывая ремень, чтобы видѣть, не натягивается ли онъ.

Это было трудное и утомительное путешествіе, несмотря на то, что приходилось пройти не болѣе двухсотъ шаговъ. Вьюга намела поперекъ дороги сугробы скрипучаго и сухого снѣга. Передняя сторона ихъ быстро твердѣла, а задняя, напротивъ, осыпалась, какъ песокъ, при малѣйшемъ движеніи. Два раза Яякъ оступился и попалъ внутрь сугроба выше пояса; цѣлая куча снѣга забилась ему подъ кукашку и за поясъ шароваръ, онъ отряхивался, какъ могъ, и продолжалъ идти за Коравіей, руководствуясь натяженіемъ ремня.

Собаки были привязаны нѣсколько подальше задняго шатра, въ самомъ глубокомъ мѣстѣ у каменной стѣны. Вьюга намела вдоль стѣны цѣлый снѣжный валъ, и они должны были подняться на него, какъ на гору, и потомъ спуститься внизъ, гдѣ у самаго утеса оставалась узкая полоска незанятаго пространства. Сюда вьюга не такъ хватала, и потому здѣсь было немного свѣтлѣе. Снѣгъ поблескивалъ тусклымъ бѣлымъ свѣтомъ, и собаки выступали на немъ черными пятнами. Всѣхъ собакъ было около пятидесяти; онѣ были привязаны на короткихъ палкахъ двумя длинными рядами и лежали прямо на снѣгу безъ всякой подстилки. Собаки внутренняго ряда были лучше защищены отъ снѣга. Онѣ лежали, свернувшись клубкомъ, уткнувъ носъ въ брюхо и не подавая признаковъ жизни. Но наружный рядъ помѣщался уже на окраинѣ снѣжнаго вала, и ему приходилось здѣсь довольно плохо. Снѣжная пыль непрерывно осыпалась внизъ съ верхушки вала, и собаки должны были поминутно вставать и отряхиваться, чтобы ихъ не занесло. Нѣкоторыя лѣнились дѣлать это достаточно часто, и въ наказаніе должны были выбираться наружу изъ цѣлаго сугроба, быстро собиравшагося надъ ихъ головой.

Коравія развязалъ мѣшокъ и сталъ кликать собакъ, называя ихъ по именамъ. Обыкновенно собаки привѣтствуютъ появленіе корма неистовымъ визгомъ и воемъ; но на этотъ разъ онѣ отнеслись къ нему довольно холодно. Нѣкоторыя не подняли даже головы, чтобы посмотрѣть на пришедшихъ людей; другія съ тихимъ повизгиваніемъ виляли хвостомъ, не рѣшаясь встать на ноги.

— Сурокъ! Пестрякъ! Кровоѣдъ! — настойчиво взывалъ Коравія, чтобы разбудить тѣхъ собакъ, которыя еще лежали свернувшись.

Яякъ набралъ на подолъ верхней кукашки жиру и мяса и пошелъ къ своимъ собакамъ. Ихъ было двѣнадцать; онѣ лежали на самомъ лучшемъ мѣстѣ въ срединѣ внутренняго ряда. Всѣ онѣ встали навстрѣчу хозяину, кромѣ одной, и широко потягивались, расправляя ноги и спину и зѣвая, точь-въ-точь, какъ человѣкъ, которому надоѣлъ слишкомъ долгій сонъ. Яякъ поспѣшно разбросалъ имъ кормъ по порціямъ и подошелъ къ лежащей собакѣ.

— Бѣлоногъ! Бѣлоногъ! — настойчиво кликалъ онъ.

Собака подняла голову, но не встала.

— Ухъ! — вздохнулъ хозяинъ. — Что, зябнешь, дружокъ? — спросилъ онъ у своей собаки такъ нѣжно, какъ никогда не разговаривалъ съ людьми. Бѣлоногъ вильнулъ хвостомъ, очевидно, въ знакъ утвержденія.

— Станешь ѣсть, Бѣлоногъ? — продолжалъ Яякъ, какъ будто собака дѣйствительно понимала его рѣчь.

Бѣлоногъ опять вильнулъ хвостомъ. Яякъ положилъ передъ его мордой большой кусокъ желтаго тюленьяго жира.

— Ѣшь, ѣшь, Бѣлоногъ! — понукалъ онъ собаку.

Но Бѣлоногъ лѣниво протянулъ носъ, понюхалъ жиръ и опять убралъ голову. Яякъ опустился на одно колѣно, вытащилъ ножъ изъ-за пояса и сталъ крошить жиръ на мелкіе куски. Потомъ онъ сталъ кормить собаку изъ рукъ, почти насильно суя ей куски въ ротъ. Бѣлоногъ ѣлъ неохотно, очевидно, только для того, чтобы сдѣлать удовольствіе хозяину, однако съѣлъ весь жиръ. Но на мерзлое мясо онъ отказался даже смотрѣть. Зубы его были плохи, и онъ совсѣмъ не хотѣлъ мучиться надъ окаменѣлымъ кускомъ въ такую стужу. Другія собаки съ трескомъ перегрызали оледенѣлыя волокна моржатины. Многія, впрочемъ, скоро утомились этимъ неблагодарнымъ трудомъ и, подобравъ остатки своей доли подъ себя, снова улеглись на снѣгу, въ ожиданіи болѣе благопріятнаго времени для ѣды. Яякъ постоялъ, посмотрѣлъ и отошелъ въ сторону.

Старанія Коравіи накормить своихъ собакъ дали еще меньшій успѣхъ. Жиръ ѣли почти всѣ собаки, но лежавшія въ наружномъ ряду поголовно отказались отъ мерзлаго мяса, и Коравія убралъ его обратно въ мѣшокъ. Въ снѣгу около собакъ было и безъ того закопано много кусковъ, и онъ не хотѣлъ безъ пользы бросать кормъ. Собаки Уквуна были тутъ же, и Коравія накормилъ ихъ наравнѣ съ собаками своего нареченнаго тестя.

Упряжный песъ.

Двѣ или три собаки отказались отъ всякой ѣды, несмотря на увѣщанія хозяина; Коравія стоялъ надъ ними, не зная, что дѣлать.

— Уснутъ! — пробормоталъ онъ, сомнительно качая головой. — Непремѣнно уснутъ!

— Пойдемъ! — сказалъ Яякъ нетерпѣливо. — Уснутъ, такъ не пробудишь!

Ему было холодно стоять.