Чукотскіе разсказы

— Ты зачѣмъ сидишь на мѣстѣ, — сказалъ сердито чаунецъ, — когда надо дѣлать дѣло? Если хочешь держаться за бабьи пазухи, дай мнѣ мясо, — я самъ накормлю своихъ собакъ!

Прежняя горечь прилила къ его сердцу. Онъ тоже имѣлъ виды на красивую дѣвку. Оленные чукчи вообще охотно выбираютъ себѣ невѣстъ между приморскими дѣвушками, которыя считаются болѣе бойкими на всякую работу, способными, въ случаѣ нужды, замѣнить мужчину при каждомъ промыслѣ. Яякъ уже четвертый годъ заговаривалъ со старикомъ по поводу молодой Янты, желая взять ее себѣ во вторыя жены, такъ какъ въ его шатрѣ на Чаунѣ уже жила одна жена. Кителькутъ не говорилъ: «нѣтъ», но сватовство никакъ не могло наладиться. Главное затрудненіе состояло въ томъ, что Яяку не на кого было покинуть свое стадо на время обычной службы за вѣно, а старикъ ни за что не хотѣлъ согласиться на обыкновенный выкупъ.

— Или я тунгусъ, — говорилъ онъ, — что стану продавать дѣвку! Развѣ это собака или нерпа, чтобы брать за нее шкуры на плату?

Переговоры возобновлялись изъ году въ годъ во время обычныхъ пріѣздовъ Яяка. На этотъ разъ онъ принялъ почти окончательное рѣшеніе и намѣревался только еще разъ переговорить со старикомъ, чтобы съ будущей осени явиться объявленнымъ женихомъ и прожить до весны. Зимой стадо не столько нуждалось въ его охранѣ; а на лѣто онъ надѣялся уломать старика, чтобы тотъ отпустилъ его домой.

И вдругъ теперь онъ застаетъ другого претендента, перебившаго ему дорогу и уже готоваго увезти къ себѣ намѣченную имъ невѣсту. Яякъ началъ подозрѣвать, что Кителькутъ никогда не хотѣлъ серьезно отдать ему Янту и только манилъ его для большей выгоды при торговыхъ сношеніяхъ. Онъ съ горечью припоминалъ, какъ дешево онъ отдалъ старику свои шкуры въ прошлую весну, надѣясь задобрить его для сватовства, и сколько непріятностей онъ имѣлъ потомъ изъ-за этого въ своей родной землѣ. А теперь Кителькутъ дѣвку отдалъ другому; а его хочетъ прижать еще крѣпче, чѣмъ въ прошломъ году. Яякъ такъ разсердился, что чуть не полѣзъ назадъ въ пологъ ругаться со старикомъ.

Больше всего его злило, что Коравія тоже не изъ приморскихъ, а такой же оленный, какъ и онъ самъ. — Что они въ немъ нашли? — говорилъ онъ себѣ съ гнѣвомъ. Старикъ сразу принялъ; дѣвка льнетъ, а на меня смотрѣть не хотѣла. А развѣ мои руки не вдвое толще? У меня въ лицѣ больше крови, чѣмъ у него во всемъ тѣлѣ.

У чукчей, дѣйствительно, крѣпость сложенія и яркая краска въ лицѣ считаются главнымъ условіемъ мужской красоты, и чаунскій богатырь привлекалъ взоры многихъ женщинъ на тундрѣ и на взморьѣ.

Однако, Коравія ничего не отвѣтилъ на грубую выходку соперника. Яякъ былъ гораздо старше его лѣтами; кромѣ того, онъ былъ на положеніи гостя, и ему уступали само почетное мѣсто въ пологу, а бѣднаго жениха далеко не всегда впускали внутрь. Онъ ограничился тѣмъ, что на глазахъ Яяка еще разъ крѣпко поцѣловалъ свою невѣсту, въ видѣ молчаливой демонстраціи, и потомъ торопливо поднялся на ноги и сталъ вытаскивать изъ того же темнаго угла за пологомъ длинный мѣшокъ изъ тюленьей кожи, набитый жиромъ и мясомъ, изрубленнымъ въ мелкіе куски. Онъ еще съ утра приготовилъ кормъ въ ожиданіи, пока вьюга позволитъ выглянуть на дворъ.

— Пойдемъ! — сказалъ онъ, вытаскивая изъ мѣшка длинный ремень и обвязывая его вокругъ пояса. — Другимъ концомъ ты обвяжись, чтобы намъ не растеряться въ темнотѣ.

Яякъ проворчалъ что-то, но обвязался ремнемъ. Коравія уже успѣлъ выйти изъ шатра со своимъ мѣшкомъ.

— Скорѣе! — кричалъ онъ во все горло. — Вѣтеръ не даетъ стоять на мѣстѣ!

Яякъ нахлобучилъ свою шапку поглубже на уши и распластался по землѣ, чтобы выползти изъ шатра въ сѣни. Выходъ былъ плотно закутанъ шкурами и нужно было открывать его какъ можно уже, чтобы не впустить вьюгу, которая ломилась внутрь, какъ бѣшеная. Яякъ быстро проползъ по землѣ черезъ сѣни, приподнялъ вторую выходную полу, окончательно вылѣзъ на дворъ, опустилъ за собой кожаную покрышку и поднялся на ноги. Вьюга ударила ему въ лицо съ такимъ остервенѣніемъ, что онъ пошатнулся и чуть не опрокинулся назадъ. Кругомъ было темно, какъ въ могилѣ. Вѣроятно, была ночь, хотя въ такую метель трудно отличить раннія сумерки зимняго вечера отъ настоящей ночи. Лицо Яяка, еще разгоряченное отъ продолжительнаго пребыванія въ душномъ пологу, вдругъ оледенѣло и стало саднить отъ холода. Колючія иглы снѣжинокъ, гонимыя вѣтромъ, впивались ему въ щеки, какъ живыя тучи голодныхъ комаровъ, желавшихъ отвѣдать его крови. Онѣ забирались за воротъ, набирались въ рукавицы и отверстія рукавовъ. Струи быстро текущаго холода такъ легко пронизывали мѣховую одежду, что Яяку на минуту показалось, будто онъ совсѣмъ раздѣтъ. Онъ отвернулъ отъ вьюги лицо и сталъ ощупью пробираться между сугробами по направленію къ собакамъ. Вдругъ онъ почувствовалъ, что ремень натянулся.

— Куда прешь? — долетѣлъ крикъ спереди. — Или мнѣ надо волочить за собою два мѣшка?