Чукотский анекдот

— Еще год назад такой интерес был, — включилась в разговор Анна, прожевав кусок копальхена, — а сейчас все уже махнули рукой.

— Может быть, после выборов жизнь улучшится, — с надеждой проговорил Василий Доджиев. — Все-таки новое звание, и такие обещания. А раньше, помню, кандидат в депутаты никаких обещаний не давал. Только клялся верно служить партии.

— И этого было достаточно. — заметила Лиза. — Явка под сто процентов, проголосовавших «за» столько же.

— Сейчас такого не будет, — задумчиво произнес хозяин.

Чейвуна, как и всех его земляков, лет десять назад переселили из Нувукана в районный центр.

Володя неплохо учился в школе и мечтал поступить в университет на юридический факультет. Но пришлось идти в армию. Вернувшись со службы, быстро женился, пошли детишки. Первое время Владимир Чейвун состоял в кооперативе «Нувукан», созданном Михаилом Меленским. Каждый раз, когда проплывал мимо Нунакмунского мыса, у него сжималось сердце и в глазах закипали слезы. По преданиям, Чейвун состоял в родстве со знаменитым Пакайкой, хозяином всего побережья залива Кытрын. Большая его яранга стояла на самом мысу Кытрыткын, где сейчас вращалась антенна аэродромного локатора. В юности Володя Чейвун ходил на мыс, бил уток и с каким-то внутренним трепетом рассматривал оставшиеся на берегу округлые валуны. На старых рисунках эти валуны, подвешенные на длинных ремнях, поддерживали моржовые кожи, покрывавшие яранги. Кроме этих валунов, никаких следов людей на мысу не осталось. А ведь когда-то здесь кипела настоящая жизнь. Становище Пакайки располагалось на пути из южных районов Чукотского полуострова на север, к Улаку, а оттуда уже на побережье Ледовитого океана. Берега бухты Кытрын, включая Пинакуль на противоположном от районного центра берегу, считались его родовыми владениями. И вот недавно выяснилось, что, по новым российским законам, Чейвун, как прямой потомок Пакайки, может претендовать на земли, которые теперь занимали аэропорт с посадочной полосой, поселок, пограничная застава, строительная организация и дорожное управление. На родовых землях сегодня стояли жилые дома, мастерские, склады, магазины, площадки для каменного угля, электростанция и дом районной администрации, где еще недавно размещался районный комитет КПСС.

Конечно, Чейвун понимал, что никто ему эти земли не отдаст. Он мечтал получить в «пожизненное и наследуемое владение», как было прописано в законе, хотя бы берег и бухту Пинакуль. В советские времена там построили МРС, которая расшифровывалась довольно зловеще — моторно-зверобойная станция. По идее ее создателей, она должна была оказывать помощь местным колхозам, особенно тем, кто занимался морским промыслом. Здесь ремонтировались суда, моторы, заготавливался жир морского зверя в бочках, который потом увозился неизвестно куда. Эта была как бы своеобразная МТС, но для морских пахарей.

Чтобы просто получить разрешение на строительство балка, пришлось обойти все кабинеты и коридоры районной администрации. Местные бюрократы накинулись на бедного Чейвуна, как изголодавшиеся волки. Они гоняли его по этажам, заставляли бессчетное число раз переписывать бумажки, заверять, снимать копии, подписывать то у одного, то у другого. В это трудно поверить, но новоявленному хозяину пришлось затратить почти два года, чтобы ему разрешили на той же земле, которая испокон исков принадлежала его роду и которая большим и мелким начальникам Чукотки была совершенно ни к чему, возвести строение, скорее похожее на будку, нежели на жилье.

По этой причине Чейвун был не так ироничен по отношению к новым выборам. Он надеялся, что Базаров исполнит хотя бы одно предвыборное обещание: общинам будут действительно возвращены родовые земли, за людьми будет признано право собственности.

— Куда ни сунься, мы все равно зависим от тангитанов, — философски произнес он. — Так что я буду голосовать за Базарова.

— А как наш соплеменник, Пэлят? — подала голос Анна.

— Он настоящий большевик, — пояснил Чейвун. — Многие так называемые коммунисты быстро перекрасились, объявили себя демократами. Они и не были настоящими большевиками. Кто больше даст, тому и лизали руки… А Пэлят — он очень идейный. Как наши шаманы, как Млеткын. Ни за какие блага не переменит веру. Вот он такой. Может, у него шаманские корни?

Старший сын хозяина включил телевизор. В Кытрыне принималась только одна программа — первая. Передавали рекламу памперсов.

— Во жизнь стала! Чего только не изобретают! Вот теперь памперсы! — воскликнул Доджиев.

— А я хорошо помню эти памперсы, — заявил вдруг Чейвун. — В детстве ими пользовался. Бабушка подкладывала мне.

— Откуда памперсы? Американские, что ли? — удивилась Лиза.

— Наши исконные, чукотские памперсы. Экологически чистейшие, гигиенически проверенные.

— Ну, еще придумаешь! — усмехнулась Анна.

— Это точно памперсы, — настойчиво повторил Чейвун. — Делалось это так. В моем детском комбинезоне сзади был устроен специальный клапан на ремешках. В этот клапан бабушка укладывала пучок высушенного мха — и чукотский памперс готов!