Чукотский анекдот

Улак засыпал. Чудом поздней осенью удалось завезти солярку, и местная электростанция давала свет от шести вечера до полуночи и с утра до полудня, что было вполне достаточно. Один за другим гасли огни, тишина, смягченная обильным снегопадом, накрывала селение.

Мысли, которые приходили в такие часы, навевали дурное настроение, вызывали тоску. Как бездарно прожита жизнь! И все из-за бутылки, из-за болезненного пристрастия к «огненной воде». Часто в минуты просветления Пестеров вспоминал былое, воображал, кем бы стал в иерархии власти. Самое низшее — это председатель районного исполкома, высшее — глава исполнительной власти округа. А это уже членство в Верховном Совете страны, поездки на сессии в Москву, заискивание всех без исключения нижестоящих чиновников. Какой-нибудь Франтов скорее язык проглотил бы, чем обозвал его алкашом, как это случилось прошлым летом, когда Пестеров назвал его говночистом.

Допустим, достиг бы он высшего положении, как Тевлянто, Отке, Рультытегин, чьими именами теперь названы улицы окружного центра. Правда, они тоже страдали болезненным влечением к алкоголю, но это как-то им сходило с рук, прощалось, умело скрывалось. Или представлял себя на месте Пэлята. Тот был преданным коммунистом, окончил партийную школу, и все это оказалось сегодня никому не нужным. Партия учила его слепо исполнять свои приказы, следовать идеологическим указаниям, а вот как действовать в сегодняшних условиях, ничего об этом не было в трудах основоположников марксизма-ленинизма, толстенные тома которых Пэлят перечитал и проконспектировал не раз. Оказалось, что в современных условиях самое большое достоинство — как можно громче и убедительно открещиваться от коммунистических идей, критиковать и изничтожать плановый принцип ведения хозяйства, коллективизм и демократический централизм.

Такого, думал про себя Пестеров, он бы не выдержал и, если бы был трезвенником, определенно запил бы.

Выходит, он даже в какой-то степени оказался в выигрышном положении: исключение из партии теперь можно поставить себе в заслугу, как моральные страдания от тоталитарного режима. Но как начинать новую жизнь? И хватит ли сил? И самое главное — долго ли продержится новый режим? Как-то трудно поверить в то, что всесильная и могущественная партия лопнула, как разукрашенный праздничный резиновый шарик.

Иногда Пестеров (эта картина представлялась ему обычно в утренние похмельные часы, когда нестерпимо болела голова, хотелось уйти от постылого мира в небытие, а денег на опохмелку не было) мечтал. Слышится жужжание, потом на горизонте, над низкими холмами за лагуной показывается черпая точка, которая растет на глазах. Это летит вертолет. Не пограничный, а гражданский, который при советской власти базировался в районном центре. Он садится на специально оборудованную, отмеченную ярко раскрашенными пустыми бочками, площадку, и из него выходят первый секретарь окружкома КПСС Кобец, председатель районного совета Блинов и вездесущий Дудыкин. Для убедительности Дудыкин несет красное бархатное знамя коммунистической партийной организации Чукотского района, которое, по слухам, кто-то украл в неразберихе.

И собирает Кобец местных коммунистов в сельском Доме культуры и грозно вопрошает: кто добровольно вышел из партии? Кто сдал партийный билет? Кто кричал, что власть коммунистов в России кончилась навсегда? Кто критиковал политику Коммунистической партии, называл ее антигуманной? Кто призывал к роспуску колхозов, раздаче оленей в частное владение? Кто, наконец, хвалил американцев, говорил, что тамошние эскимосы живут лучше коренных жителей советской Чукотки? И кто брал гуманитарную помощь из рук вчерашних политических и идейных врагов, распространял слухи о грядущей продаже Чукотки Соединенным Штатам Америки?

Да, размышлял Пестеров, кое-кому придется при таком повороте дел строго отвечать. Особенно бывшим партийным и советским руководителям, которые сегодня называют себя демократами и рыночниками.

Но и при таком раскладе Пестеров считал себя в некотором выигрыше. Из партии он добровольно не выходил: его исключили. Что он допустил промах с приемом Мстислава Ростроповича, с кем не бывает! Откуда он знал, что музыкант дружит с Солженицыным? Все-таки лауреат Государственных и Ленинской премий!

Возврата к старому наверняка не будет. Больно далеко зашли новые власти, да и большевики такого наломали, есть что припомнить им. Невеселая картина, однако, вырисовывается.

В сопровождении Пестерова Сьюзен поднялась на холм, нависающий над Улаком, чтобы сделать панорамный снимок поселка. У развалин старого маяка цепочка звериных следов вела к самому краю обрыва, где из снега виднелись большие валуны, образующие правильный, несколько вытянутый четырехугольник, нечто вроде оградки.