Олэ вдруг вспомнилась одна мысль одного проповедника, напившегося в таверне. Что тот, кто не умеет прощать, наказывает самого себя.
Обманное движение – нырок – удар. Та же комбинация ещё раз. По ногам, по незащищённым ногам.
Толку предаваться воспоминаниям? Лучше пережги ненависть в физических упражнениях.
Закончив, Олэ заметил на стене мужскую тень и усмехнулся.
– Блич, я знаю, что это не предводитель Ока. Не смущайся, я знал, что ты захочешь поговорить.
Тень приняла свою настоящую форму, пятнадцатилетнего мальчика.
– Вот только как мы будем общаться, парень?
Тень приняла форму одной из букв Единого алфавита.
– А ты сообразительный малец! Ну, с чего начнём?
П. Р. О. С. Т. И.
– За что, Блич? Стой! Сам догадаюсь. Вашу больную логику со временем начинаешь понимать. Я в тюрьме, я обречён. И когда я больше вам не угрожаю, ты вспоминаешь не о том, как я хотел вас убить или как унижал тебя, воробушек, а только хорошее. Как спасал вам жизнь и честь, как кормил и одевал. И тебя гложет чувство вины. Успокойся, воробышек. Не думаю, что я делал это из симпатии к вам.
Т. Ы. М. Е. Н. Я. Н. Е. Н. А.
– Не знаю, Блич, не знаю, извини, что перебил. Дядю вашего совершенно точно заколю, как собаку бешеную, во втором поединке, да ещё над трупом поглумлюсь. А тебя?.. Дай подумать.
Олэ сел на пол, потёр лоб. Тень терпеливо ждала, когда охотник сформулирует мысль.
– Бросив мне вызов, вы взбесили меня по-настоящему, все трое. Сопляк-команда! Хотя одновременно я был вам и благодарен, что вы сопротивляетесь. Не так легко убивать детей – это я понял ещё в трактире, а безоружных – вдвойне. Это было бешенство, но не ненависть. Вот в путешествии я тебя действительно ненавидел. Фейли – нет, тебя – да. Её правильность как-то не бросается в глаза, а вот ты направо и налево суёшь своё мнение. Да ещё когда вспыхиваешь – о, эти глаза-бритвы! Взглядом будто капусту шинкуешь. Разумеется, что и я ненавижу тебя ещё сильнее в ответ. Но вот знаешь, что странно?
Тень мальчика пожала плечами. Олэ улыбнулся, мол, вопрос был риторический, откинулся на ворох соломы, заменявший подушку, вытащил оттуда одну соломинку и начал пожёвывать.
– Сейчас мне с трудом верится, что я так остро реагировал на все твои… ну, понимаешь. Вспоминаются только какие-то забавные моменты. Смешные для нас обоих, а не когда я над тобой насмехался. И совершенно никакой ненависти. Всё-таки дурная это затея – заботиться о тех, кого убить собрался. Мостики всякие появляются. Я ответил? О чём ты ещё хотел поговорить?
Тень приняла облик девушки.
– Эрет? Что с ней?
Тень показала уезжающую карету.
– Отпустил? Ну и молодец. О чём печаль-то? Неужели не отпускает?
Тень печально кивнула.
Охотник выплюнул соломинку, встал и начал расхаживать по камере.
– М-да, любовь – это, конечно, не по моей части. Но вот продажные девки, да, ты прав, я их лучше знаю… Нет, Блич. Не думаю, что она вернётся когда-нибудь. И тем лучше. Испорченные девушки… Жизнь с ними сплошная боль, хотя что я говорю! – жизнь для тебя вообще одна сплошная большая боль.
Тень превратилась в вопросительный знак.
Охотник сел обратно на пол.
– Этого сразу не скажешь, но ты очень ранимый. Чувствительный. Пока ты заботился о сестре и не думал о себе, это не проявлялось. Но любовь к девушке всё вскрыла. Там, где никто не стремится никому причинить боль, ты бы прекрасно прижился. Но Долины Теней больше нет. А есть наш мир, где очень много предают. Я не отказываюсь от своих слов: Кай и Эрет – самое начало.
В. Ы. Х. О. Д?
– Не хочу говорить, малыш. Даю слово, больше не испытываю к тебе ненависти. Да, вы не верите нашему слову, ну, тогда поклянусь покойной матерью. Я очень любил маму, для меня это свято. Никакой ненависти. Только жалость. Это настолько чуждая мне эмоция, что моё сердце воспринимает её как иноземного захватчика и всеми силами сопротивляется. Но жалость сильнее. Скажу больше, я слегка в панике, что ещё способен жалеть. Настолько сильно жалеть. Жалеть не вспышками, как в трактире, когда занёс над вами меч, а постоянно и целенаправленно.
В. Ы. Х. О. Д?
– Хорошо. Я сказал тогда в сердцах, но сейчас, на здравую голову, понимаю, что так будет лучше всего. Если выберусь отсюда и убью твоего дядю, то прежде чем погибнуть сам, ты испытаешь ни с чем не сравнимую боль за его смерть. Если же меня вздёрнут, то всё ещё хуже… чем дольше ты проживёшь в мире людей, тем… это беспрерывное страдание, понимаешь? Ты не такой, как Воин Чести, даже не такой, как Фейли, ты не впишешься в наш мир. И самое главное. Если я тебя не убью или другой охотник, мы оба знаем, что рано или поздно в тебе проснётся Чума теней. Хорошо, если ты её вовремя заметишь. А если нет? И поможешь скончаться целому городу, а то и стране? Мне страшно даже представить, каким тяжким грузом это ляжет на тебя.
Охотник долго сидел и думал. Внезапно ему что-то пришло в голову, и он ударил кандалами о стену.