Чума теней

– Нет-нет, Блич! Я не уверен!!! Эта проклятая жалость путает все мысли, сам себя перестаёшь понимать. Но… но я поторопился сделать вывод, что ничего, кроме жалости, не заставляет меня толкать тебя к роковому шагу. Возможно, это всё-таки ненависть, но не к тебе, а к твоему дяде. Может, моя душа хочет просто причинить таким способом боль Воину Чести, отомстить за поражение. Короче, не слушай меня! Эй, Блич. Ты где?

Но было поздно. Тень Блича покинула Башню Смертников и вернулась к хозяину. А хозяин балансировал на перилах моста и смотрел вниз. Слова кузена о своей девушке отозвались воспоминаниями о той девушке, которая не будет твоей. С кем мог обсудить деликатную тему несчастный подросток? Обсудить немедленно. С пьяным дядей, с братом, который торопился на свидание? Будить профессора или Герта? Вот так и вышло, что глаза закрылись, а тень сама побежала, цепляясь за тени домов и статуй, по улицам и переулкам, просочилась в темноту между камнями издалека заметной Башни Смертников и услышала совет, который даже сам советчик, как выяснилось, не считал хорошим.

Блич знал, что кольчуга утянет на дно. Радость от обретения дома и семьи улетучилась. Боль от предательства оказалась сильнее.

И вдруг рука в кармане тоненькой куртки, которую набросил поверх кольчуги, нащупала конфеты. Те самые, которые так любил.

И словно вспышка кометы высветила дорогу в казавшемся непролазным лесу.

Да какая разница, кто тебя и когда предаёт, пока хоть кто-то помнит, какие сладости ты любишь и какие цвета носишь; никогда не забывает, что ты млеешь от запаха имбиря и обожаешь читать по ночам; из чьей памяти никогда не сотрётся факт, что ты боишься часов с кукушкой, но успокаиваешься под часы с котёнком!

Да предавайте, сколько хотите, хоть по сто раз на дню! Не страшно, пока кто-то помнит ваши совместные игры и забавные традиции, тайный язык и секретные жесты.

Пока кто-то хранит каракули, которые вы с сестрой называли рисунками. Пока…

Блич уже не хотел прыгать, но скользкие перила моста отказывались отпускать. Подросток отчаянно замахал руками и в панике закричал.

Нет! Не надо! Он всё понял! Он передумал!

Но судьбе было угодно иначе. Блич соскользнул, треснулся спиной о перила, и глубокая река приняла в свои воды тело очередного юного самоубийцы.

Глава четвёртая. Муки совести и боль утраты

Роскошная карета неслась по совершенно пустой улице – люди, независимо от сословной принадлежности и достатка, завидев герб герцогской семьи, спешили заранее уступить дорогу. Ведь если слухи о смерти герцога подтвердятся, его мать вполне может занять место главного человека в стране.

Только один раз карета притормозила.

– Эй, негодяй? Ты что там? В холодную захотел?

– Матушка-герцогиня, не велите казнить! Колесо слегка просело, сейчас подправлю. А то, не ровен час, какая кочка.

На самом деле возница придержал коней, чтобы дать пройти нескольким путникам. Он узнал, какой они расы, и понимал, что от их гнева его не спасёт даже мать-герцогиня. Но попадать под её гнев тоже не хотел, поэтому предпочёл соврать про колесо. Мать-герцогиня воспользовалась моментом, чтобы выйти, подышать свежим воздухом. Посмотрев по сторонам, она схватилась за сердце и тяжело задышала. Возница тут же оставил имитацию починки колеса, чтобы не дать ей упасть. Но вдруг из кареты выскочил богато одетый мужчина с золотыми шпорами на щегольских сапогах и отшвырнул его так, что он упал в грязную лужу. Красивое лицо франта сильно портил очень широкий и глубокий шрам на щеке, который он безуспешно пытался скрыть бородой.

– Как ты смел, рвань, коснуться своими грязными клешнями знатной госпожи! Госпожа, держите мою руку. Вам лучше? Позвольте посадить вас в карету.

Возница уже тридцать пять лет работал на семью герцога, поэтому имел кое-какую гордость. Да и есть пределы несправедливости, за которыми у самых забитых и смирившихся людей просыпается чувство собственного достоинства.

– Да что ж это мне, господин хороший, надо было позволить человеку упасть и головой жахнуться? Лучше смерть, что ли, чем простолюдина коснуться?

– Что ты сказал? Ну, челядь, я тебе научу почтению.

Мужчина ударил возницу, а затем наступил ему ногой на лицо.

– Лижи сапог, челядь! Твой язык говорит слишком грязные слова, не мешает его почистить о рыцарскую подошву. Я сказал, лижи сапог! Ах, ты у нас гордый. А не знал, что гордость – привилегия знати? Ничего, сейчас узнаешь.

Обидчик возницы достал из усыпанных бриллиантами ножен кинжал.

– Последний раз говорю, или сапог лижешь, или вспорю тебе брюхо.

– Оставьте его, Солбар! Кто поведёт карету, если он пострадает?

Солбар убрал кинжал в ножны, а ногу с лица возницы и вернулся в карету.

– Зачем вы так? – с укором спросила мать-герцогиня. – Он служит нашей семье очень давно, и служит верно.

– Что стоит верность мелкого слуги! – засмеялся Солбар. – Особенно там, где сходятся интересы первых сословий.