Чума в Бедрограде

Всё это так просто и понятно, что становится стыдно за то, что позволил себе поддаться и всерьёз задуматься о всяком там. Нервы не канаты, а свалить уже Университет — задачка та ещё; сперва, когда стало ссыкотно, что не свалят, приглючились картины всеобщей гибели, теперь, когда вероятность не свалить опять зрима, они вернулись. Даже забавно, шаман из глюка смутно кого-то напоминает — батюшку, небось. Или декана юрфака, или кто ещё жизнь успел попортить (становитесь в очередь, сукины дети). Не самая нормальная, но простая и объяснимая реакция психики, Фрайд бы не стал марать руки о такую херню.

Гошка резко сел, скинул ноги с койки и ещё раз потёр глаза.

Даже самые эффектные кишки всегда прибиты к потолку аккуратными такими гвоздиками.

И, если не забывать вынимать линзы перед сном, их всегда можно увидеть.

Глава 19. Если достаточно сильно зажмуриться

Университет. Шухер

…А он говорил: не ходи в леса, там дикие звери, грифоны и лисы. Зачем тебе в леса, милая, хорошая? Зачем тебе не сидится дома, рядом, здесь?

И всё же ушла, ушла и не вернулась.

Вчера вечером умер один из студентов, похожий на цаплю парень с третьего курса. Шухер прежде его в глаза не видел, ему не доводилось толком бывать на истфаке. Умер так нелепо, как только возможно: процедуры уже закончились, кровь у него забрали, и от нехватки крови закружилась голова, споткнулся на пороге борделя, ударился виском о косяк. Случайность, ничего больше.

Шухер никогда не хотел слишком многого: читать свои лекции, не терять связь с Ванечкой, ходить по субботам в радиоклуб слушать постановки на хорошей технике и выписывать из Британии «Мировой научно-фантастический вестник» на желтоватой, с рождения будто старой бумаге. Просыпаться невольно с первыми лучами солнца, жмуриться на клён за форточкой и завтракать всегда яичницей из трёх яиц. Иметь немного уважения, немного уважать других и летом ездить на Козюльское озеро, сидеть у костерка с каким-нибудь пухлым журналом на коленях.

Шухер никогда не хотел многого, но и это оказалось слишком, не правда ли.

Ваня пропала. Накричала на него, выплеснулась из кабинета — и больше не показывалась. Ушла и не вернулась, и последнее, что он сказал ей, — какие-то глупые отговоры от медицинских процедур.

Да пусть бы она тысячу раз лежала на койке медфаковского лазарета — только бы он её видел, только бы мог следить за пульсом и приносить ей чай с кафедры!

На кровати сиротливо раскинулся широкий серо-зелёный свитер, почти в цвет глаз, у неё красивые глаза, красивее, чем у Шухера. Большой, с толстым воротом — она любит такие, всё время носит.

…Чушь, конечно. Ваня любит что-то другое, что-то ещё, только он, Шухер, не знает, что, и не умеет спросить.

— Могли ли мы подумать, что время пролетит так быстро? Кажется, ещё вчера каждый житель Всероссийского Соседства с нетерпением и замиранием духа припадал к радиоприёмнику, ожидая новостей с Первого Большого Переворота, и вот — уже совсем скоро, всего через несколько дней вся страна сможет отпраздновать десятилетний юбилей этого знаменательного события!

Радио вещало само себе в маленькой серенькой кухоньке, где над плитой стоял Шухер.

Он присутствовал на Первом Большом Перевороте, и Ванечка присутствовала — с отрядом, конечно. Это было прекрасное событие, действительно великое. Торжественность заставляла робеть, и всё же Шухер смотрел тогда на то, как грандиозные ветви опускаются в землю, как огромные неповоротливые машины засыпают их землёй, смотрел и думал, что Набедренных не мог, никак не мог ошибаться.

В человеке неубиваема жажда к переворотам и переменам, так движется эволюция и прогресс. И всё же не все перемены к добру. Как справиться с пагубной жаждой менять то, что в изменениях не нуждается?

Омыв руки от крови Революции, Набедренных сказал: мы будем переворачивать деревья.

— Тридцать лет необходимо вековому дубу, чтобы его ветви прижились в земле и стали корнями. Тридцать лет, из которых десять уже прошло. И в день десятилетия, 20 сентября 1883 года, всё Всероссийское Соседство обернётся к Первому Большому Перевёрнутому, чтобы увидеть листья на его бывших корнях и сказать: дерево приживается, и вместе с ним всё ближе к абсолютному подтверждению тезис Набедренных о равенстве корней и ветвей, верхов и низов!

Абсолютное подтверждение, абсолютная симметрия, абсолютное равенство верха и низа.

Абсолютный покой.

Шухер так надеялся, что Ванечка не откажется поехать с ним на юбилей Первого Большого — там обещали праздник и перевороты нескольких деревьев поменьше. Это будет, это должно быть прекрасно. Ванечке, конечно, захочется поехать со своими друзьями, Шухер это понимает, но он мог бы просто постоять рядом, он не стал бы к ней лезть…

К лешему юбилей Первого Большого, к лешему совместный туда поход — лишь бы нашлась, лишь бы с ней ничего…