Причина беспокойства Шубина заключалась в том, что артисты-меценаты не изволили раскрыть свое инкогнито до начала спектакля. А городничий еще третьего дня имел глупость недвусмысленно намекнуть супруге, что тянущийся пятый год вопрос приобретения усадебки на побережье Жнатского моря, решится не далее, как во время спектакля.
Супруга Шубина была женщина физически здоровая, заодно и нетерпеливая. Обнаружив, что заместо красивого Центрального Садового театра, где обычно давались все спектакли, её привезли в полуразвалившийся, наполненный миазмами клоповник, да еще и оттягивается вопрос усадьбы, она стала выходить из себя.
– Трофим, ты идиот и рохля, – оскорбляла мужа Авдотья Макаровна. – Когда есть отремонтированный театр, совать столичных артистов в данную дыру – это выше моего понимания. Мы здесь все угорим. За это тебя отдадут под трибунал и отсекут голову.
Шубин отчего-то решил до последнего молчать о причинах столь странного выбора помещения, и это стоило ему невероятных усилий. Он трусил своей супруги.
Корни этой боязни проистекали из времен давно минувших, когда оба супруга были молоды, а отец Авдотьи Макаровны, досточтимый барин Макар Ильич Коммисаржевский был еще жив, владел огромным поместием и состоянием и имел повсюду большие связи, приличествующие его знатному роду и богатству. Тогда-то и угораздило Трошке Шубину, простому губернскому секретарю без имени и накоплений, влюбить в себя среднюю дочь магната, шестнадцатилетнюю Дуню. Коммисаржевский, прознав об этой связи, было взбеленился, намереваясь поначалу даже добиться полного развенчания карьеры зарвавшегося осьмнадцатилетнего секретаришки и высылки его куда-нибудь подальше. Сделать ему это было проще простого. Трофиму Шубину об этом стало известно, и неделю пребывал он в состоянии полуобморока, давя в себе постыдные порывы отречься от возлюбленной и бежать куда глаза глядят.
Однако ж Дуняша бросилась Макару Ильичу в ноженьки, и, будучи его любимой дочерью, сумела уверить родителя в том, что это не что иное как истинная любовь. Родитель помыслил, что двух старших дочерей он женил выгодно и, справедливости ради, без особого на то их желания – и полноте, со среднею можно и уступить. Перепуганный Трошка был вызван «на ковёр» и имел с барином Коммисаржевским разговор такой серьезности, что и спустя тридцать лет, вспоминая о нём, содрогался. Зато с тех пор у Шубина как отбило все легкомысленные грешки молодости в виде вина, преферанса, конных поездок во весь опор и прочего. Шубин посерьезнел и взялся за голову.
Сыграли свадьбу. С тех пор карьера Шубина пошла в гору. Через семь лет, послужив по центрам в разных должностях, Шубин к своему ликованью получил место городничего в Чумщске, на котором и пребывал по сей день. Трофим Афанасьич был неимоверно счастлив назначению, при этом в душе его навсегда поселилась трусость по отношению к тестю, супруге, да и вообще ко всему, что имело отношение к имени Коммисаржевских. Он прекрасно понимал, что без могущества этого имени просиживать бы ему штаны в секретарях всю свою жизнь.
И даже после того, как барин сорвался и проиграл большую часть состояния, а затем скоропостижно скончался по причине нервного потрясения, даже после того, как остальное имение ушло с молотка и от былого могущества Коммисаржевских не осталось и следа – даже после этого Шубин по-прежнему боялся этой «породы», робел перед супругой и непрестанно ощущал перед нею чувство вины. Постепенно эти чувства так разрослись в шубинской душе, что заменили собою и любовь, и благодарность и нежность по отношению к Авдотье Макаровне. Тем более, сама Авдотья Макаровна с возрастом всё более походила на своего родителя не только внешними чертами, но и характером, и запросами, что при отсутствии у Шубина капиталов, хоть сколько-то сопоставимых с капиталами Макара Ильича в его лучшие годы, было, можно сказать, невыносимо.