Чуть-чуть считается

— Сначала, быть может, и не знали. — согласился дядя Андрюша. — А потом, когда у тёти Клавы билеты клянчили? Когда мне их отдавали, и якобы они — Любиного папы? Молчали? Но не кажется ли вам, что врун не только тот, который говорит неправду? Не кажется ли вам, что врун и тот, который молчит, когда врут рядом с ним и от его имени?

— Кажется, — прогудел в ответ Федя, не поднимая глаз. — Ясное дело, мы и есть самые первые вруны. Ещё хуже, чем Люба. В сто раз хуже, чем она.

— Почему же в сто-то? — не понял в свою очередь дядя Андрюша. — Ведь у вас действительно вроде Люба заводилой была.

— Потому, — сказал Федя, — что она девочка. И ещё потому, что когда про человека говорят плохое, а его тут нету, так это вообще…

— Что вообще? — сообразив, в чей огород кинут камень, спросил Витя. — Получается, я про неё тут наговариваю. А ты не наговариваешь. Ты сразу в защитничках оказался.

— Ясно, наговариваешь. — прогудел Федя.

— Ах, так! — возмутился Витя. — А ты сам у Ивана Игоревича что сегодня в кабинете сделал? Защитничек! «Когда про человека говорят плохое, а его тут нету…»

— Что я сделал? — насупился Федя.

— Ничего! — закричал Витя. — Справедливый какой нашёлся!

У ребят, кажется, назревал конфликт. Но дядя Андрюша быстро притушил его и расставил всё по своим местам.

— Будет вам! — цыкнул он на ребят. — Будет! Ишь мне тоже. Оба, выходит, виноваты, раз друг на дружку кидаетесь.

Но почему это, интересно, оба? Почему? Разве Витя был в чём-то хоть капельку виноват? Хоть на самую маленькую капелюшечку?

Глава восемнадцатая Почему уходят пароходы

В четвёртом классе беды забываются быстро. Уже на другой день после того неприятного разговора с дядей Андрюшей как-то так само собой получилось, что друзья вновь отправились из школы вместе. До Дегтярного переулка Витя, Люба и Федя добрели молча. А у водоразборной колонки Федя сказал:

— Зайдём?

И Люба с Витей взяли и молча пошли к кособокому Фединому дому.

Под окном Фединой каморки цвела старая вишня. Она загораживала свет. И в каморке стоял полумрак.

— Зажечь? — сказал Федя, посмотрев на лампочку под потолком.

Ему не ответили. И он не стал зажигать. Зачем? За окнами весна. Теплынь. Солнце вовсю. А тут… лампочка.

В каморке слева у стены вместо стола — верстак. Армии разноцветных пластмассовых солдатиков расположились по обе стороны верстака, на потёртых временем голых досках. Одна армия с одной стороны, другая — с другой.

Витя с Федей быстро привели в полную боевую готовность все средства нападения. Средств нападения не так уж и много — две пушки.

Стволы орудий грозно наведены на врага.

Всё, как всегда.

Готово? Трах, бах! Поехали!

Пушки у Вити с Федей одинаковые. Пружинки в стволах равной силы. Только Витя стрелял из своей пушки красным карандашом, а Федя — синим. Чтобы не перепутать. Вставишь в ствол карандаш, оттянешь пружинку, прицелишься:

— Трубка сто восемнадцать! Прицел двадцать четыре! Огонь!

Бац! Несколько солдатиков лежат. Которые лежат, считаются убитыми. Всех упавших — в медсанбат, к главному врачу фронта Любе Агафоновой. Она — один врач на две воюющие стороны. Медсанбат один и главный врач — один. Люба справлялась одна на два фронта.

И ещё: на два фронта — один полевой телефон. Телефоном пользовались по очереди. И всегда, по Фединому настоянию, начинала Люба. Она сообщала по телефону о количестве убитых и раненых, отправляла на фронты пополнение.

— «Первый»! — крутила она ручку телефона. — Вы меня слышите, «Первый»? Принимайте пополнение. Вылеченные бойцы возвращаются в строй.

— Говорит «Первый»! — гудел в трубку Федя Прохоров. — Приказываю стоять до последнего! Ни шагу назад! Патронов и снарядов не жалеть!

Витя не придерживался телефонной конспирации. «Первый», по Витиному мнению, звучало не очень. «Командующий фронтом» звучало лучше.

— На проводе Командующий фронтом! — прижимал Витя трубку к уху. — Слушай мой боевой приказ. Усилить артиллерийскую подготовку. Приготовиться к решительной атаке.

Пушка у Вити была наведена точно на цепь только что вылеченных бойцов. Трах! Красный карандаш ворвался в цепи врага. Пять солдатиков полетели вверх тормашками. А каждый солдатик — целый полк.

— Товарищ Командующий фронтом! — закричал сам себе в трубку Витя. — Докладывает начальник разведки. По нашим оперативным данным, уничтожено пять полков противника.

— Не пять, а четыре, — поправил Федя, ставя на ноги одного почти совсем свалившегося солдатика.

Солдатик почти совсем свалился. Если бы не стоящая рядом секретная баллистическая ракета — флакон из-под одеколона «Красный мак», — он бы обязательно упал. Но ракета ему помешала упасть. Он на неё как бы немножечко прилёг. Витя так об этом и сказал. И почти совсем спокойно сказал. Однако Федя всё равно тут же Вите возразил. Он никогда не мог, чтобы не возразить.

— Она ему не помешала, — возразил Федя. — Она его спасла.

Когда Витя с папой не попали прошлый раз в цирк, получилось примерно так же. Федя из-за ничего сразу полез в спор. Прямо никакой с ним не было возможности. Федя полез в спор, а Витя с папой опоздали на теплоход.