Чуть-чуть считается

— Что сделали? — удивлённо оглянулся на Любу Витя. — Какой ещё благодарности?

Он оглянулся, но одновременно не выпускал из виду и Федю.

— А не сделали?! — закричала Люба. — Для всей вашей семьи сделали! Мои мама и папа! Да вы только благодаря нам…

И тут Люба закричала такое… Она даже не то что закричала. Она прямо завизжала, будто зарезанная. Она завизжала такое, что даже у Феди опустились кулаки.

— Если бы не мой папа, — завизжала на всю улицу Люба, — так бы вам и дали квартиру на Вознесенье! Так бы и дали! Дожидайся! А что у тебя за это вместо благодарности?! Что?!

— Погоди, Люба, при чём здесь твой папа? — страшно удивился Витя.

— А при том! — крикнула Люба. — При том при самом!

— Но мы, Люба, к твоему сведению. — сказал Витя, — получили квартиру вовсе без твоего папы.

— Прямо так и без моего? — ехидно поинтересовалась Люба.

— Представь себе, — заверил Витя. — Наш дом пошёл на капитальный ремонт, и мы получили новую квартиру.

— Ты так думаешь?! — закричала Люба. — На капитальный! У всех идут на капитальный! Да не все попадают на Вознесенье! Твоя мама шьёт больно хорошо. Вот поэтому вы и попали вместе с нами. Чтобы твоя мама шила моей маме платья.

— Врёшь! — заорал Витя. — Мы с вами раньше и знакомы-то не были! Не то что шить. Ты, Агафонова, прямо совершенно не можешь, чтобы не врать! И сейчас ты тоже самым нахальным образом врёшь!

— А вот сейчас я вовсе и не вру! — затрясла вытянутым в Витину сторону лицом Люба. — Ты сам знаешь, что все квартиры в городе распределяет только мой папа. Все! Без него ни одной квартиры никто не может дать.

— Врунья! — кинулся за Любой Витя.

— А вот и нет! — взвизгнула она.

Витя не догнал Любу. Впрочем, он и не очень старался. Что с ней делать, с папенькиной дочкой, если её догонишь? Что? Вон она как запела про своего папу.

Повернув, Витя побрёл обратно к колонке. Он повернул лишь затем, чтобы забрать свой портфель, брошенный на землю, когда началась драка.

У водоразборной колонки стоял мрачный Федя. Федя стоял и мрачно смотрел на тонкую струйку, журчащую из чугунного раструба в лужу. Прозрачная струйка завивалась винтом.

— Я думал, ты мне друг, Прохоров, — тяжело вздохнул Витя. — А друг — это который всё по справедливости. Но ты, оказывается, сам прямо последний врун. И за врунью заступаешься. Поэтому тили-тили тесто ты, Прохоров. Вот ты кто.

И Федя ни словечка не возразил на такое обидное Витино заключение.

Глава двадцатая Теники-веники

Нигде так много не целуются, как на вокзале. И особенно, конечно, женщины.

Витина мама тоже была женщиной. Не успели дед Коля с бабушкой выйти из вагона, мама сразу кинулась к ним целоваться. Сначала — с бабушкой, потом — с дедом.

— Вот и славно, — приговаривала бабушка, собираясь заплакать. — Вот и хорошо, моя голуба. Вот мы и опять встретились. Вот и славно.

А дед говорил:

— Ай, Галка, теники-веники, губы-то помадой намазала! Знала, что целоваться-миловаться будем, а всё равно намазала. Но молодец, молодец, мне с помадой ещё интересней.

На синем военно-морском дедовом кителе — золотые полковничьи погоны. На груди — золотая лётная птичка. А на руке у деда самодельная сучковатая палка. Раньше Витя никогда не видел деда с палкой. Раньше никогда и намёка не было, чтобы дед хромал.

— Что? — дёрнулся дед в сторону бабушки. Дёрнулся и стукнул в асфальт перрона палкой. — Да брось ты, Маняш! Зачем уж с ходу-то? Ничего я такого и не сказал никому. Галка, ай чего я не то сказал тебе? А, Галка?

— Ой, да нет, нет, родные мои! — прижала мама руки к груди и снова полезла целоваться.

У бабушки с дедом удивительно ловко получалась передача мыслей на расстоянии. Они молча, даже подчас и не глядя один на другого, передавали друг другу свои мысли. И, как ещё в прошлый их приезд заметил Витя, чаще всего в этом немом разговоре главенствовала бабушка. Она командовала, а дед ей подчинялся. Будто полковником военно-морской авиации была бабушка, а не он.

— Эк, Витьк, — сказал дед, потрепав внука по волосам, — как ты к солнцу-то тянешься! Глянь, какой вымахал. Скоро меня догонишь, теники-веники.

На вокзале, наверное, принято не только целоваться, но ещё и говорить разные пустые слова. «К солнцу», «вымахал», «догонишь». Дед сказал эти слова и будто ничего не сказал. Нет, чтобы вместо таких никому не нужных слов спросить у внука про жизнь, поинтересоваться, нет ли у него каких вопросов.

У Вити за последние дни накопилось страшно много разных вопросов. Дед словно специально приехал под эти вопросы. Особенно много вопросов набралось у Вити после окончательной и бесповоротной ссоры на всю жизнь с наглыми врунами Любой и Федей. Витя так им и сказал, кто они такие. И ещё он им сказал, что больше никогда в жизни не скажет с ними ни одного словечка. Витя пересел от Феди на другую парту, потребовал, чтобы ему вернули все его вещи из каморки, и — конец!

Так кончилась навсегда большая и прочная дружба. Но дружба кончилась, а вопросы остались. Вернее, их сразу стало в тысячу раз больше. И один вопрос был сложнее другого.