Чуть-чуть считается

По выщербленным плитам пола ребята старались ступать как можно осторожней. Особенно Витя с Федей.

На деревянную полочку у кассы подбородок на этот раз положила одна Люба. Витя с Федей остановились в сторонке.

— Опять ты, девочка? — удивилась кассирша. — Что тебе неймётся? И кавалеры, гляжу, за тобой, как пришпиленные.

Портфель Люба поставила у стены. Уцепилась за полочку пальцами. В середине — подбородок, по краям — по четыре пальца.

— Жарко сегодня на улице, — сказала Люба кассирше. — Совсем лето. Правда? А у вас тут хорошо, прохладно. Мы мимо гуляли и зашли. Вы, наверное, сыну Никите носки вяжете? Да? Правда, сыну Никите?

— Откуда ты сына-то моего знаешь? — насторожилась кассирша. Она отодвинула фанерный щиток и сунулась поближе к окошку.

— Так его все знают, — улыбнулась Люба. — Я маленькая была, а он за меня заступился. Он всегда, тетя Клава, заступался за маленьких.

— Ой, золотко ты мое! — обрадовалась тётя Клава. — Он уж такой у меня и есть, мой сынуля. И носки я ему вяжу, Никитушке своему. Пишет, может, в отпуск его отпустят за хорошую службу.

— Конечно, отпустят, — сказала Люба. — Всех, кто отлично служит, обязательно отпускают в отпуск. У моей тёти подруга есть, так у неё тоже сын недавно приезжал из армии в отпуск.

— «Младшего сержанта» моему сыночке недавно присвоили, — расплылась в улыбке тетя Клава. — Жаль, карточки у меня с собой нету. Посмотрели бы, какой он у меня красавец стал.

Теперь тётя Клава обращалась уже не к одной Любе, но и к Вите с Федей. Мальчики осмелели и тоже подошли поближе к окошку. Тётя Клава отложила недовязанный носок и сунулась к самому вырезу в стекле. Лицо у неё сделалось ласковым и добрым. Рассказывала про своего Никитушку, даже слёзы на глазах заблестели. Пригласила ребят к себе домой пить чай с вареньем из райских яблочек. И настаивала, чтобы непременно приходили, не обидели, чтобы посмотрели Никитушкины карточки.

— Надо ведь, какие милые детки! — умилялась она. — Скромные, к старшим уважительные. Вот уж родителям вашим счастье, вот уж радость-то им!

Если от разговоров про Никиту тётя Клава чуть не заплакала, то когда Люба завела разговор про больные почки, кассирша и вовсе размякла.

— Знаю, миленькая, что операция нужна. — запричитала она. — Да кому под нож-то охота? Мне и Никитушка пишет: «Ложись, мама, если врачи советуют». Ох, худо, когда здоровье никуда! Ох, худо!

Разговор про почки окончательно доконал тётю Клаву.

— Вам сколько билетов-то? — спросила она, вытирая кончиками пальцев слезинки под глазами. — Два? Вы завсегда, милые, ко мне приходите. Для таких хороших деток я — чего угодно. Кому нет билетов, а вам всегда найдутся. И чай ко мне приходите пить на Подгорную. Очень меня обидите, если не придёте.

— Да нет, мы придём, — заверила Люба, протягивая в оконце три рубля. — Мы обязательно придём, тётя Клава. Спасибо вам большое. Вы нас не знаю как выручили!

Видно, ребята по-настоящему понравились тёте Клаве. Она даже отказалась взять с них деньги за билеты.

— Какие ещё деньги? — замахала она на них руками. — Нe нужно мне от вас никаких денег! Не нужно, вам говорят. Разве с таких хороших людей можно брать деньги?

На улице всё так же светило солнце. В сквере над водяным шатром фонтана искрилась разноцветная радуга. Над нежно-зелёной дымкой деревьев тянулась в небо каланча «пожарки».

— Понятно, как нужно доставать билеты? — сказала Люба притихшим мальчикам, когда они вышли на улицу. — Если с людьми по-хорошему, то можно что хочешь достать. Учитесь у меня, тюти. И теперь всё будет по-честному: с кем Светлана захочет, с тем и пойдёт на концерт. Правда, теперь всё будет по честному? А то Иван Грозный больно хитренький.

Глава девятая Четыре рубля

Высотный дом на Вознесенье, где жили Витя и Люба, был выше всех домов в городе. Правда, рядом с их домом строители возвели ещё один дом, точно такой же. Но его поставили чуть ниже по склону горы. И Витин с Любой всё равно оказался выше. Они поднимались один над другим, два одинаковых девятиэтажных высотных точечных дома с широкими светлыми окнами и просторными балконами.

Между домами строители разбили небольшой сквер. Посредине круглая клумба, от неё лучами — пять асфальтовых дорожек. Дорожки — и вверх по горе, и вниз. А клумба на ровной площадке. Вокруг вытоптанной ещё осенью клумбы — асфальтовое кольцо. Папин «москвич» стоял на асфальтовом кольце. Поднятый домкратом, автомобиль кособоко застыл на трёх колёсах. Снятое переднее правое колесо лежало у бортика клумбы. Возле колеса валялись гаечные ключи.

Перепачканный маслом, Витин папа сидел на обшарпанной алюминиевой канистре и курил. Глаза у папы светились сквозь стёкла очков не по-доброму. И замусоленную сигарету он гонял из угла в угол рта тоже не по-доброму. Вообще, когда Витин папа начинал гонять во рту сигарету, это не предвещало ничего хорошего.

Рядом с Витиным папой пристроился на корточках дядя Сеня. За «москвичом» сиял на солнце дядин Сенин новенький тёмно-вишнёвый автомобиль «жигули».