Чуть позже зажглись фонари

Тогда я нашла женщину-зоолога, которая, выйдя на пенсию, занялась устройством котят и щенков. Ее звали Ольгой Львовной. Она всегда давала телефон семьи, взявшей питомца, то есть за те пятьдесят рублей, которые брала, действительно находила маленькому детенышу дом. Ведь, говорят, есть те, кто, взяв за котят деньги и пообещав им найти хозяев, просто выбрасывают бедных малышей или топят в реке. Но Ольга Львовна была настоящей защитницей животных. Именно она пристроила всех Читтиных котят. И я, преодолев стыд, попросила ее пристроить Читту. Она ответила, что взрослой кошке найти новый дом очень сложно, но она попробует. И стала искать.

На примере Читты я убедилась: у некоторых животных тоже есть судьба.

Читта каждый вечер устраивала у нас дома жуткий вой – просилась на улицу. Родив котят, она уже не могла жить без кота. Можно было стерилизовать ее, как сейчас делают многие, превращая животных в пушистые домашние игрушки. Но я – не решилась.

Никогда не забуду того мрачного и тяжелого вечера, когда я посадила Читту в красный рюкзак и отдала рюкзак Ольге Львовне.

Читта высунула свою мордочку, точно измазанную сажей, и посмотрела на меня – не понимая, зачем и куда ее несут.

Вечером Ольга Львовна позвонила и сказала, что Читту ей пришлось закрыть в кухне, потому что она распугала всех собак. Знаете, добавила она, я, как бывший зоолог, скажу вам честно, она у вас не совсем домашняя, оттого и все проблемы, кошка с какой-то примесью, как это получилось, трудно сказать, но, возможно, у нее в родословной кто-то был, и не так давно, из диких, может быть даже, из камышовых…

А на следующий день, когда Ольга Львовна стояла с Читтой у зоомагазина, к ней подошли мужчина и женщина из Одинцова. У них несколько недель назад погибла под колесами машины своя черепаховая кошка, и женщина переживала и скучала о ней до сих пор. Котенка она выращивать не хотела, да и вообще не хотела больше заводить кошек, но в своем доме, в котором они жили, на первом этаже шуршали по ночам мыши… И тут она увидела мою черепаховую Читту.

– Как похожа, – сказала женщина мужу, – посмотри. Только у этой мордочка будто с пятном краски и вообще больше черного в окрасе, чем рыжего.

– Похожа, – согласился муж.

– Если она ко мне пойдет, я ее возьму.

– На улице выпускать нельзя, – сказала Ольга Львовна и повела их к себе домой.

– Читта, Читта, – позвала женщина, стоя в дверях квартиры.

Никакой реакции.

– Читта, ну иди ко мне!

Кошка моя стояла и смотрела на женщину.

– Люблю женщин с характером, – пошутил муж, наблюдая за этой сценой.

– Читта!

И вдруг Читта к ней пошла и встала у ее ног.

– Она нашла свое счастье, – сказала мне потом Ольга Львовна, – такая кошка и должна была жить не в квартире, на девятом этаже, а там, где свой дом, большая территория, сад…

Но я плакала о Читте, пряча свои слезы от маленькой Аришки. И через неделю мне приснился такой сон: на диване в очень большой комнате (я во сне знаю, что это первый этаж) сидит женщина в брюках и розовой вязаной кофте, она смотрит телевизор, а на коленях у нее Читта, у кошки две головы – одна повернута к женщине, вторая смотрит на меня.

И я догадалась: женщина нравится Читте, но меня она еще помнит…

– Почему ты отдала нашу Читту? – как-то спросила Аришка; ей было уже пятнадцать, но свою пушистую любимицу она так и не смогла забыть.

– Твой отец сказал: или кошка, или я. Читта раздирала ему руки до крови, не пуская в дом. Впрочем…

– …впрочем, лучше бы ты выбрала Читту, ты это хочешь сказать, ма?

* * *

Однажды одиннадцатилетняя Аришка назвала меня стоглазым Аргусом.

Но, к сожалению, все мои сто глаз панической матери были устремлены только на нее. Сейчас я понимаю: моя семейная жизнь с Димоном была пронизана страхом, причины которого крылись, с одной стороны, в моей сильнейшей (и, возможно, глупой) впечатлительности, с другой – в улавливаемых мной образах Димонова темного подсознания. И мой вечный мучительный страх за дочь породил опять же Димон. Толчком послужил один эпизод. Димон, как всегда, отдыхал накручивая километры на загородной автотрассе, прихватив и меня – необходимого слушателя его критических монологов. Доставалось от Димона и правительству, и «масонам», и мне, как «либеральной дуре» и «неумехе в быту». Если бы его обличительные речи были частыми, с ним ездить было бы, конечно, мучительно и невозможно, но, к счастью, впадал он в раж только при нехватке денег, а когда в кошельке у него хоть что-то было, предпочитал за рулем молчать и дорога становилась для нас обоюдным отдыхом, средством для бессловесной медитации и пр.

И в тот день мы ехали молча. Но вдруг нас обогнал грузовичок – «газель» с открытым кузовом, в котором подпрыгивал маленький красный гробик.

– Ребенок, выходит, у них помер, – сказал Димон. И вздохнул. – Но это нормально. Бог дал, Бог взял.

И, произнеся это, он со значением глянул на меня. И в его взгляде мне почудилась спокойная готовность потерять ребенка. И – о ужас! – может быть, даже готовность с оттенком желания. Ведь ребенок – это вечные траты, обуза, долг.