Чувство Магдалины

– Ленька, бегом руки мыть, стервец! – громко скомандовал дед. Может, немного громче, чем требовалось. Наверное, обстановку хотел разрядить. И так же громко скомандовал Маше: – Ну, чего застыла, Машутка? Давай, подключайся. Тарелки неси из кухни, стопки, вилки-ножи. И хлеба, хлеба не забудь прихватить!

Сели за стол, выпили наконец за встречу. И снова повисло напряженное молчание, и даже Ленька будто скукожился от испуга, прижавшись к Машиному боку. И опять молчание нарушил дед, спросил у Маши, тяжко вздохнув:

– Ну что там? Как Люська-то? Совсем плоха?

Маша печально нахмурила брови, ласково провела рукой по плечу мальчика, будто ограждала его от вопросов деда Ивана. Потом ответила едва слышно:

– Плохо все, дядь Вань, совсем плохо. Сказали, надо готовиться к худшему… Уже со дня на день…

И указала тревожным взглядом на Леньку – не надо, мол, при нем ничего. Но сама же и заговорила первой – видно было, что сдержаться не могла:

– А еще сказали, дядь Вань, что в опеке вряд ли навстречу мне пойдут… Что я не родственница. Я Леньке вообще никто…

– В детдом, стало быть, заберут? – испуганным шепотом переспросил дед.

– Я не отдам! Я… Вы же знаете, дядь Вань… Я не смогу…

Лицо у Маши задрожало, и она отвернула его в сторону, прижав к губам пальцы. Потом встала из-за стола, быстро ушла в дом. Вскоре оттуда послышался ее зов:

– Ленечка, иди сюда! Пора спать ложиться, малыш. Иди, я тебе молоко согрела…

– Да уж… – вздохнул дед Иван, разливая спиртное по стопкам. – Такие вот у нас дела, ребятки. Подруга у Машутки помирает, Люська, и ничего сделать нельзя. И когда уже лекарство от этого проклятого рака изобретут, а? Нет, чтоб меня подкосил, а то молодую бабу…

– Значит, этот мальчуган сын Люси? – осторожно спросил Антон.

– А кого ж еще? Люсин сынок, да. Она одна его воспитывала, бедолага.

– А отец у мальчика где?

– Да какой отец… Не бывало у них никакого отца. Люська парнишонку с кем-то из отдыхающих нагуляла, ищи теперь ветра в поле! Нет, так-то она хорошая девка, Люська-то, ничего плохого сказать не могу… Ну, ошиблась по молодости, с кем не бывает. Легко ли жить пять месяцев в году на празднике жизни, где приезжий народ развлечений себе ищет? Нелегко, да… Поначалу Люське мать помогала и школу дала закончить. А потом уж Люська сама справлялась, когда мать померла. И ничего, хорошо справлялась, и любила Леньку как надо. Может, даже больше любила, чем те бабы, которые при законных мужьях… А оно видишь как вышло! Теперь точно в детдом парню дорога. Жалко… Характер-то у него мягкий, там сразу забьют. Не, не детдомовский он…

– Так Маша сказала, что не отдаст! – предположил Антон и неуверенно глянул на деда.

– А кто ее спрашивать будет? – вяло махнул ладонью дед Иван. – Она ж ему не родственница. Все правильно ей в опеке сказали, по-другому и не могли. Тем более ни кола у нее, ни двора. Как вернулась, Маргарита ее и на порог не пустила. Говорит – предупреждала тебя, чем все закончится, так что не взыщи, дорогая падчерица! Иди куда глаза глядят, устраивайся с жильем как хочешь! А тем более с парнишонком – да ни в жизнь Маргарита не пустит!

– Погоди, дед. Но ведь есть же закон… – удивленно поднял брови Платон. – Если у Маши своя доля в доме есть, то никакая мачеха…

– Да ну! Может, какая и никакая, но только не Маргарита! – снова махнул ладонью дед Иван. – Эта своего никогда не упустит, все, как ей надо, выкрутит. Ночная кукушка свое перекукует, об чем тут еще толковать… Вот и Павлуша тоже позволил, чтобы его перекуковали. Он добрый мужик, но слабый. Характера не хватает. Молча страдать научился, а чтобы кулаком по столу хряпнуть да дочь защитить – этого нет… Вместо этого ко мне сунулся – сдай, мол, дядь Вань, Машутке угол? Дом у тебя большой, отдыхающих не пускаешь. А я чего, я для Машутки с доброй душой. Чего угол-то, говорю? Вон, пусть во второй половине дома живет, тем более вход отдельный. И денег за постой брать не буду. Когда похлебку мне сварит, и на том спасибо. Иль рубахи простирнет. Да она ж мне как родная, Машуня-то!

Дед Иван замолчал, потом резко развернулся к Лео, спросил в лоб:

– А ты чего, изверг, девку прогнал? Чем она тебе не угодила? Лучше бы совсем не уманивал за собой, коли такая задняя да подлая мысль была!

– Я не прогонял, дед. Она сама ушла, – тихо ответил Лео.

– Куда ушла? Куда она могла уйти, если ей и идти-то некуда было? Она ж любила тебя, ирода! Отвечай, ну?

Лео нахмурился, отвел глаза в сторону. Платон поерзал на месте, крякнул неловко, потом проговорил примирительно:

– Ну что ты на него напал, дед? Тут, знаешь, не все так просто, как тебе кажется… Тут, знаешь ли, не все так однозначно…

– Вот-вот! Не просто, а неоднозначно! Придумали себе одно словцо противнее другого, и прыгаете по ним, как по болотным кочкам! Надо всегда посуху ходить, а не по болоту, по правде жить, а не во лжи! А вы… Насобачились прыгать-то…

– Давай лучше выпьем, дед! – торопливо предложил Антон, желая приглушить нарастающее дедово недовольство.