Чувство Магдалины

– Так Антон с Платоном купаться ушли и его с собой прихватили. Они вообще с ним возятся весь день. В магазин сходили, всякого добра игрушечного накупили, Ленька доволен страшно. Он ведь того… Еще не понял про мать-то. Я ему ничего не сказал. И мужикам не велел. Успеет еще, узнает.

Дед Иван ушел хлопотать с ужином, а Маша, глянув на Лео, произнесла тихо:

– Спасибо тебе. И впрямь, я бы одна вряд ли так быстро все решила. Завтра уже хоронить будем.

– Да ну, о чем ты… – отмахнулся Лео, поморщившись. – Завтра разбудишь меня, ладно?

– Да отдыхай, что ты! Теперь я уже точно одна справлюсь!

– Нет, Маш. Я с тобой завтра пойду.

– Ну как хочешь, – тихо сказала Маша. – Спасибо тебе…

* * *

На следующий день, завершив скорбную процедуру немноголюдными поминками в местной столовке, Маша и Лео возвращались домой. Подошли к перекрестку, и Лео махнул рукой в сторону переулка, ведущего к морю:

– Может, пойдем, на берегу посидим, ветром подышим?

– Так темно уже… – пожала плечами Маша.

– А ты боишься темноты?

– Нет, но…

– Тогда идем!

– Что ж, идем…

Они прошли по дороге через камыши, пересекли трассу, вышли к морю. Маша скинула босоножки, ступила босыми ногами на песок.

– Ой, как хорошо! Теплый еще…

Ровная мерцающая гладь моря была удивительно спокойна. Маша и Лео сели на песок. Они долго молчали, пока Маша не произнесла с тихим вздохом:

– Ну что, поговорим? Только я первой начну, ладно?

– Хорошо… – так же тихо откликнулся Лео.

– Понимаешь, я очень любила тебя тогда. Очень любила. И счастлива была безумно. А с другой стороны – я не смогла бросить Платона одного. Так почувствовала его отчаяние, будто сама его пережила. Да, оно было моим собственным. Я не умею этого объяснить, Лео. Много раз пыталась, но так и не смогла никому объяснить. Наверное, и не надо объяснять, если не получается.

– А знаешь, почему не получается?

– Почему?

– Потому что этому нет объяснения.

– Чему нет объяснения? – удивилась Маша. – Тому, что в тебе сидит необходимость помочь человеку?

– Необходимость помочь есть у всех, Маш. Вопрос в другом – в какой степени помочь. Никто не должен класть себя на алтарь этой помощи, как жертву. Это неправильно, это глупо, в конце концов.

– И даже когда в помощи нуждается твой брат? Что ты говоришь, Лео? Как можно бросить в беде родного брата?

– Маш, но это мой брат! Не твой! В этом все дело! Я бы сам с ним разобрался! И разве я тебя просил тогда заниматься Платоном? Нет, не так… Разве надо было им заниматься до такой степени, что…

– До какой степени? Ну же, продолжай!

– До степени предательства! Ведь ты же меня предала, согласись?

– Я любила тебя, Лео.

– Значит, тем более предала…

– Нет! – с уверенностью воскликнула Маша. – Ты просто не должен был уезжать. Твой брат попал в беду, и ты должен был остаться с ним, должен! Да, это был твой долг, твое обязательство! А ты поехал за славой, за успехом! Ты сам это выбрал, Лео! И потому…

– И потому тебе пришлось взять на себя мое обязательство, так выходит?

– Значит, так, да.

Маша усмехнулась горько, чуть прищурила глаза. Потом повторила более отчетливо:

– Значит, так, да. И взяла, и даже перевыполнила…

– Вот именно – перевыполнила! И тоже во благо Платону, да? А обо мне ты подумала в тот момент? Как мне будет больно?

– Я спасала твоего брата, Лео.

– А я тебя об этом просил?

– А разве надо об этом просить? Это само собой происходит…

– Ну, это только у тебя так происходит, в индивидуальном порядке. А у других…

– Да какое мне дело до других! И вообще… Ты что думаешь, я оправдываюсь перед тобой? Как получилось, так и получилось!

– Да, мне было бы лучше, если б ты сейчас оправдывалась. Потому что ты не права, Маша.

– Знаешь, Лео, не надо было нам вообще затевать этот разговор, все равно мы истины не найдем. Такой, чтобы всех устроила.

– Истину искать не надо, она уже есть, она давно найдена.

– И в чем же истина?

– А в том… Нельзя быть хорошей для всех, Маш. Если ты стремишься быть хорошей для всех, твое хорошее обязательно возьмут. Используют его, а потом выбросят за ненадобностью. А ты останешься ни с чем. Так нельзя жить, пойми меня…

– Да, нельзя. Я знаю. Но я такая, и я с этим живу. И не жалею ни о чем. И вообще, нам надо идти, Лео. Ленечка там один.

– Ты опять придумываешь для себя жертвенный алтарь, тебе не кажется, Маш? И чем все это закончится, разве не знаешь? У тебя все равно заберут ребенка, никто тебе не позволит оформить над ним опеку! Оснований нет, понимаешь?

Маша быстро поднялась на ноги, начала торопливо натягивать босоножки. Лео проговорил с досадой:

– Ну куда ты! Подожди, Маш…

Маша выпрямилась, глянула на него с отчаянием. Улыбнулась, пожала плечами, быстро пошла прочь. Лео зарычал от досады, стукнул себя кулаком по коленке, потом поднялся, пошел вслед за ней. Догнал, схватил за плечо:

– Маш, погоди… Ну, прости меня, пожалуйста. Да, грубо сказал про Ленечку… Прости! Да я вообще не это хотел сказать, Маш!

Она повела плечом, стряхивая ладонь Лео, еще прибавила шагу. Лео развел руки в стороны, постоял немного, потом догнал, молча пошел рядом.