Чувство реальности. Том 1

Полковник Григорьев был до предела загружен работой. Центр требовал аналитических справок о ходе бесконечных пропагандистских кампаний в американских СМИ. 25 октября 1983 года военно-воздушный и морской десант США высадился на острове Гренада.

Крошечный остров в Карибском море, всего триста сорок квадратных километров суши с населением в сто тысяч человек, вдруг стал представлять серьезную угрозу мировой демократии. Массированная атака вооруженных сил США объяснялась борьбой за поруганные права человека и спасением жизни нескольких сотен американских граждан, находившихся на “Острове Пряностей”.

Пропагандистская истерика США ни в чем не уступала советской пропагандистской истерике. Те же методы и приемы. “Коварные преступники пытались продать Гренаду коммунистам. Американские солдаты, рискуя жизнью, спасают маленький беззащитный остров от советско-кубинской милитаризации, которая делает уязвимой доставку нефти в США из стран Ближнего Востока”.

По своим исконным целям и по жирным наслоениям лжи эта операция мало чем отличалась от афганской войны, которую продолжал вести Советский Союз. Правда, закончилась несравненно быстрей и стоила меньшей крови обеим сторонам.

23 ноября после начала размещения американских ракет в Европе представители СССР демонстративно покинули переговоры по ограничению вооружений в Женеве. На следующий день Председатель Верховного Совета СССР Андропов официально объявил об очередном увеличении числа ракет с ядерными боеголовками, размещенных на советских подводных лодках и нацеленных на США. Полковник Григорьев должен был за ночь подготовить докладную записку о реакции на эти два события в журналистских кругах.

Информацию для железного Ю.В., для восьмидесятилетнего, смертельно больного старца, процеживали трижды, как куриный бульон для младенца. Резидент просматривал сырые материалы, возвращал сотрудникам со своими пометками. Отдельные строки, небольшие куски текста, были выделены цветными маркерами. Красный отчеркивал самое важное, синий обозначал откровенные наглые выпады против СССР и стран Варшавского Договора, желтый – грязные намеки, зеленый – возмутительную клевету, оранжевый – коварную полуправду.

Утром 27 ноября Григорьев зашел к резиденту, чтобы забрать очередную порцию своих материалов с его пометками. Он собирался тут же отправиться к себе, но резидент кивнул на кресло, приглашая к разговору. После нескольких общих слов о погоде и здоровье он сообщил Григорьеву о предстоящей поездке в Москву, причем с такой счастливой улыбкой, что невозможно было заподозрить неладное. Он вообще был очень обаятельным человеком, и хотя Григорьев постоянно напоминал себе, что не стоит обольщаться, все равно обольщался.

– Вам должны выписать солидную денежную премию, – сказал резидент и подмигнул, – а что, неплохой подарок к Новому году. И еще, строго между нами, вас могут забрать в Лондон. Для меня это плохо, для вас, наверное, хорошо.

– Для меня тоже плохо, – искренне признался Григорьев, – у меня американский английский. Британцы снобы, для них американская речь звучит примерно так же, как для коренных москвичей и ленинградцев провинциальный южно-русский говор.

– Ничего, у советских собственная гордость, – рассмеялся резидент, – у нас все высшее руководство смягчает “Г” и вообще делает кучу ошибок в устной речи. При Леониде Ильиче некоторые кандидаты в члены ЦК даже с логопедом занимались, искусственно коверкали свое чистое произношение, чтобы говорить, как генсек. Старику это нравилось.

– В Африке есть племена, где считается красивым, когда зубы черные треугольные, – задумчиво заметил Григорьев, – подпиливают, хотя больно, красят смесью золы и смолы, хотя вредно для эмали. Нет, если серьезно, я не хочу в Лондон. Впрочем, это не мне решать.

– Правда, не хотите? Честное слово? Или пытаетесь подольститься к начальству?

– Не пытаюсь, Всеволод Сергеевич. Вы слишком умный, я тоже. Какая лесть? Зачем?

Резидент опять засмеялся. У него был приятный смех, мягкий, низкий, натуральный, без визгливых ноток, которые выдают тайную психопатию, без шикарных басистых раскатов, свойственных театральным истерикам. Резидент действительно не был ни психопатом, ни параноиком, ни истериком. Добравшись по служебной лестнице КГБ до фантастических карьерных высот, руководитель вашингтонской резидентуры Всеволод Сергеевич Кумарин умудрился остаться нормальным человеком, и за одно это ему следовало бы поставить памятник при жизни.

– Ну, и как же нам быть, Андрей Евгеньевич? – спросил он, честно и прямо глядя Григорьеву в глаза. – Здесь вам цены нет. У вас лучшая агентурная сеть, вы пользуетесь влиянием в журналистских кругах. Вы ведете великолепную игру с Биллом Макмерфи, и он работает на нас, сам того не подозревая.

– Вы преувеличиваете, Всеволод Сергеевич, – хмыкнул Григорьев, – я всего лишь “утка”, подставной агент, не более.

– Не скромничайте. – Кумарин сдвинул брови и произнес с пародийным грузинским акцентом: