Чувствуй себя как дома

На ее шее висит фотоаппарат – новейший, со съемными линзами. Странно, что я не заметила его сразу. Я фыркаю: так вот что утяжеляет ее! Мне почти физически больно наблюдать, как он топит Ди на дне тропосферы.

Мы тормозим автобус. Грязный и умирающий, он точно уже отпраздновал пятидесятилетний юбилей.

Возможно, я когда-то была здесь. Возможно, я смотрела в окно, которое теперь не закрывается, а рядом сидела мама. Возможно, мы держались как раз за тот облезший поручень, где сейчас нацарапано матерное слово.

У меня в голове роятся тысячи вопросов. Скорее всего, Ди сумеет ответить на них. Я молюсь, чтобы сумела. И если так… я согласна гулять с ней хоть до вечера. Главное, чтобы после я дописала книгу и дописала себя.

Автобус выплевывает нас между полосой леса и первыми хижинами. Поторапливая меня, Ди устремляется вглубь поселка. Вынюхивает что-то, крадется, как хищник на охоте.

– Ты чего? – интересуюсь я, но мой голос застревает в ветках деревьев. Шелестит вместе с листьями.

Из-за поворота вырастает почерневшая от старости хижина. Ди как ни в чем не бывало перемахивает через забор и исчезает за засохшими кустарниками.

Или у меня галлюцинации, или…

– Ты куда? Рехнулась?

Не бывает полностью нормальных.

Во всем этом безумии я нахожу лишь один плюс: Ди не стирает пододеяльники в крови.

К счастью, туристы в дообеденное время загорают на пляже, а коренные жители торгуют. Если повезет, нас не арестуют. Чертыхаясь, я перелезаю через раскаленную металлическую ограду – почти барбекю. Ди тем временем проскальзывает между лозой винограда и стеной.

Я догоняю ее и шиплю на ухо:

– У тебя совсем крыша поехала?

– Это развлечение. Поняла? Развлечение. Не нравится – проваливай.

– Мы лезем в чужой дом. – Я скорее констатирую факт, чем пытаюсь возразить.

Конечно, правильнее было бы схватить эту полоумную за ворот и хорошенько встряхнуть, но… кого мне тогда расщеплять на буквы?

Ди вцепляется в доску, торчащую из земли, подпрыгивает к мутному окну и сует ее в щель между потрескавшимися рамами. Взламывать у Ди получается быстро и бесшумно, словно она управляет домом мысленно.

В нос бьет запах сырости. Вдохнув его с наслаждением, Ди ныряет в полумрак. Дикая кошка – вот она кто.

Я кошусь на доску. Нет, прогнившая деревяшка здесь ни при чем. Чтобы проникнуть в тикающий дом, нужны безумные глаза и черные прямые волосы. А еще – северный альт.

Я медлю. Слишком много «если». Первое – хозяйка. Вдруг она смотрит телевизор и вяжет внукам перчатки? Второе – сигнализация. Да, хижина выглядит так, будто построена в веке девятнадцатом, но…

– Аня, мне долго тебя ждать?

Я залезаю в комнату, попутно проклиная ту секунду, когда согласилась прогуляться. Тесная спальня встречает меня поскрипывающими шкафами и стопками книг. Ди водит пальцами по ободранным обоям. Диван, накрытый потертым пледом, утопает в пыли.

– Разуйся.

Сандалии Ди валяются в углу.

– Интеллигентный вор? – хмыкаю я.

– Интеллигентный гость.

– Чей это дом? А вдруг хозяйка вернется? С ружьем!

Ди включает фотоаппарат. Кадр за кадром она запечатлевает комнату. Давно ослепший трельяж, просроченную пудру и карандаш для бровей, шкаф, набитый старомодными платьями и юбками клеш. Игрушечную железную дорогу у дивана – на удивление чистую, точно вчера купленную.

– Чей. Это. Дом? – повторяю я, теряя терпение.

– Старушки одной. Муж и… сын погибли. – Снова снимок. На этот раз в кадре – расческа с клочьями седых волос. – Она носит парики и любит готовить блинчики. Ее нет дома, не парься.

– Откуда ты…

– Вещи. Стены. Они те еще болтуны.

«Может, она все же стирает пододеяльники в крови?» – зудит под кожей.

Ди словно читает меня:

– Да расслабься, Аня. Я просто рассуждаю логически. Несколько лет проучилась на математика, а потом – бросила.

– Почему?

– Работать пошла.

– Кем?

– Часовщиком.

Я сглатываю. Этот поселок – огромный будильник, а люди – заржавевшие шестеренки. Но настанет время, и механизм кто-то почистит. Он зазвонит. Громко-громко, чтобы взять самую высокую ноту и умертвить фальшивой колыбельной.

Закончив фотографировать спальню, Ди принимается за другие комнаты. Я хожу за ней – по крошкам в кухне, по выеденному молью ковру, по плесени в ванной.

Спустя четверть часа эта полоумная застывает перед стаканом с тремя зубными щетками.

– Она надеется, что муж и сын вернутся, и не выкидывает их щетки, – тоном экскурсовода сообщает Ди.

Затем – к чему-то прислушивается. Бормочет себе под нос бессвязные фразы, выключает фотоаппарат. Мы возвращаемся к нашей обуви, но щетки до сих пор у меня перед глазами. Их хозяева запредельно далеко, как и разум той, что живет здесь. Нет, она не страдает. Должно быть, старушка счастлива, что переселилась. И пусть она по-прежнему спит на этом диване и кутается в этот плед, ее давно не существует.

Ди перепрыгивает через подоконник.

– Неужели все? – удивляюсь я.

– Нет. Еще шесть домов.

– Что? Зачем?

– Они меня вдохновляют.