Чувствуй себя как дома

– Ты… часовщик. – Ди отстраняется и настраивает фотоаппарат. Делает пару кадров – с мультяшной картиной и с шатающимся крохотным стулом. – Я сразу догадалась. Но молчала, немного сомневалась. Да не трясись ты так! Я тоже слышу.

– Кого?

– Дома.

– Это безумие.

– Безумие – это тащиться сюда, чтобы дописать гребаный роман. Мой тебе совет – не связывайся, – цедит она. – Я устала. Пойдем.

Мы просачиваемся на веранду. По улице шастает компания туристов, и нам приходится прятаться то за виноградом, то за яблонями.

Спустя, наверное, вечность, люди исчезают между прогнившими хижинами. Мы перепрыгиваем через забор.

– Беги.

– Что? – вскидываю брови я.

Ди замирает, так и не обернувшись ко мне.

– Ничего. Я молчала.

– Ладно, – сдаюсь я. – Показалось, значит.

Но мерзкое «беги» уже растворяется в крови. Оно настоящее и требует, чтобы я подчинилась.

Нет, чушь. Я просто… переволновалась.

Мы бредем в сторону «Свежести». Солнце медленно превращает поселок в гриль.

– Посмотрим снимки? – Ди приземляется на лавочку под раскидистой вишней. – Лучше здесь, чем в номере. Он чересчур… современный для этих фоток. А еще – никто не в курсе, чем я занимаюсь.

– Зачем тогда разболтала мне?

Ди косится на мои родинки и включает фотоаппарат.

Получилось красиво. По крайней мере, красивее, чем в реальности. Ди нашла в умирающих домах, сырых спальнях и заплесневевших ваннах то, чего не увидела я: стручок засохшего гороха под диваном, тапочки с помпонами, ворох помятых простыней на стуле. Их место – в фотоаппарате. Должно быть, объектив фокусируется на чем-то скрытом, притрушенном пылью.

Наши снимки заканчиваются, и Ди демонстрирует мне старые, а на старых – тот самый заброшенный дом: покореженный граммофон, разбитые пластинки, бутылки из-под пива – ничего необычного, если бы не кое-что яркое, зацепившееся за подоконник.

Мое полотенце.

Персиковое, с вышитой буквой «А». Я отдала его Илоне, чтобы она постирала. Чтобы вывела пятно, которое сама же поставила.

– Когда ты это сняла?

Мишеням не положено бояться.

Мишеням нельзя спрашивать.

Мишени не знают, кто в них целится.

– Дня три назад.

Мой внутренний музыкант затихает. Я поднимаюсь. Ди окликает меня, но все, на что я способна – шагать и до боли сводить лопатки. Если в поселке что-то и происходит, то это «что-то» зовут Илона.

Я встречаю ее на веранде и подзываю к себе. Она как ни в чем не бывало улыбается, будто ее губы парализовало.

– Где мое полотенце?

Ты… часовщик.

Безумие – это тащиться сюда, чтобы дописать гребаный роман.

Монстр из шестеренок бегает передо мной, а я не могу схватить его за хвост и загнать в клетку.

– Ой, совсем забыла, сейчас! – Илона растворяется в полумраке дома и через минуту выносит полотенце. Персиковое, с вышитой буквой «А».

– Спасибо…

Она приобнимает меня за плечи.

– Ты в порядке? Побледнела так.

– Да, – моргаю я. Еще и еще, только бы поскорее проснуться. – Оно не улетало случайно? Темыч не гулял с ним где-то у леса?

– Мы не пускаем его туда. А что?

– Нет, ничего…

Просто я не знаю, чему верить, Илона, – снимку или глазам. Да, объектив Ди фокусируется на чем-то скрытом, но… Что, если мне нужно всего лишь протереть пыль?

* * *

За окном – сумерки. Я изучаю свои рисунки, каждую деталь, каждый штрих. На потрепанных листиках изображены монстры, охваченные пламенем, бескрылые чайки, вороны. И лишь на одном из них темнеет он. Мой дом.

Меня бросает в жар, когда я добираюсь до аккуратного домика на холме с кривой подписью: «Здесь живем мы».

Я специально не спрашивала у Риты адрес. Боялась. Но…

Почему, почему я не узнала в граммофоне и пластинках нечто родное? Почему сердце не забилось чаще?

Я звоню Рите, и она подтверждает. Этот черный скелет, огромный монстр со сломанными ребрами, – мой.

Но я предала его. Не узнала.

19 Захар [До]

Дни летят, и наше с Торой наказание подходит к концу. Хлопушка уже не зыркает на меня, как на чудовище, и даже иногда улыбается.

Мы убираем в последний раз. Как бы скверно это ни звучало, но швабры и спортзал – единственное, что нас связывает. И если завтра мы не отправимся натирать полы, все рухнет. Клянусь, рухнет. Корпус провалится под землю, город сметет торнадо, наша планета сойдет с орбиты.

Не выдержав, я бросаю швабру и хватаю Тору за локоть.

– Почему ты мне не доверяешь?

– А почему должна? – щурится она.

– Да потому что, кроме меня, тебе не на кого положиться!

Тора отстраняется, так и не ответив.

Нет, мы не вспомним друг друга. Бесполезно.

И когда я почти смиряюсь с Ториной огнеупорной кожей, мне внезапно везет.

Я все чаще засиживаюсь по вечерам в коридоре. Все чаще замечаю, как Хлопушка выныривает из спальни и крадется в сторону противоположного крыла – к кабинетам тренеров. Она так увлечена чем-то, что не видит меня, сутулого паренька, прислонившегося затылком к стене.

Однажды я окликнул Тору, и она тут же сослалась на головную боль. Сказала, что заблудилась.