Тора — маленькая девочка, играющая с людьми, как с пазлами. Она растыкивает нас по комнате, прячет за шкафами и под кроватями. Потому что любит.
Но я скормлю ее любовь собакам. Или выкую из нее железную дорогу для своего поломанного паровоза.
Я сожгу Торины песни — они безумнее любого дома — и не позволю, не позволю, не позволю ей отнимать у меня дочь. Даже если придется разбить ее Zahnrad.
Я лежу на кровати и перечитываю. Снова и снова. Нет, папа не убил бы ее. Папа был добрый, я уверена. И пусть я его не помню — или не знаю? — он любил маму. Клянусь, любил.
Я раздену ее до ребер.
Бред. Бессмыслица. По щекам текут слезы, мне холодно и неуютно. Я натягиваю теплую кофту, и из кармана выпадает визитка — как я могла о ней забыть! — с фотографией Вячеслава и надписью «Zahnrad».
Я где-то слышала это слово. Точнее — видела…
Конечно!
Золотистая надпись переливалась в свете монитора, а противный голосок пищал:
— Еще три минуты.
Борька Иглов. Ученик, способный разозлить меня за секунду. Мальчишка, обожающий дорогие часы. Часы, тикающие-бьющиеся громче моего сердца.
Глава 26
Захар
ДО
Я вламываюсь в спортзал с твердым намерением схватить Лиду за волосы и выдрать ей пару клоков. Но — немею. Внезапно, необратимо. Мой тренер, жизнерадостный и яркий, сидит на полу. Вытирает слезы и потекшую тушь.
За окном темнеет. Целый день я был на задании. Чертовом задании, не позволившем мне поговорить с Торой. И прежде чем возвращаться туда, где Хлопушка возненавидела меня, я должен разобраться, из-за чего. Или из-за кого.
— Прости, Захар. Бруно… — всхлипывает Лида. — Бруно понял, чем она занимается. Понял, где. Понял, кто ее прикрывал. Я думала, он убьет меня.
— Да ничего он не сделает, — отрезаю я. — Но если Тору уволят… В общем, она не переживет этого.
Лида бросается мне на шею.
— Прости меня! Прости, прости!
Ее яркость исчезает вместе со слезами. Она полиняла. Ей нужен хороший стиральный порошок или химчистка. А впрочем, и это не поможет.
— Я так хотела романтики! Потащила его на крышу, дура! Я ведь не знала, что вы там! — Лида закусывает губу и отстраняется. — Бруно увидел проклятую шестеренку и сразу смекнул, что я в этом замешана. А ведь он запретил нам даже прикасаться к разработкам Zahnrad! Мы поссорились, он обыскал мой кабинет… Все перерыл! И нашел записи Торы.
Она вытирает слезы тыльной стороной ладони. Ее фигура, сутулая, потускневшая, выглядит неестественно в спортзале. И, наверное, гантели и мячи распадутся на атомы, если их хозяйка сейчас же не наденет ярко-розовые лосины.
— Почему ты с ним?
— Потому что он — мой дом, — криво усмехается Лида.
Я бреду в нашу комнату. Вокруг — месиво часов, людей, лиц-циферблатов. Нет, я не чайник. И Тора тоже. Чайник — это завод Zahnrad. Это корпус, где мы живем. Я слышу, как он нагревается. Я чувствую, как мы превращаемся в накипь.
Иногда стоит просто закрыть глаза.
Закрыть глаза.
Закрыть.
Я спотыкаюсь и проклинаю ступеньки, скользкий пол, темноту, звезды. Я добрался до них, но… как теперь спуститься?
Нырнув в спальню, я замечаю на кровати записку. Крохотную. Пахнущую яблоками. Не в себе от волнения я разворачиваю ее.
«Ложись спать, буду поздно. Хочу проветриться. Целую».
Целую.
Она не злится! Она все поняла!
Облегченно выдохнув, я придавливаю себя одеялом и молюсь, чтобы Хлопушка вернулась. Чтобы прокричала: «люблю тебя!» Чтобы сыграла на скрипке. Чтобы мини-губы больше не калечило проклятое «ненавижу».
Я не сплю. Не сплю. Не сплю.
Сегодня утром Тора загадала кролика. Интересно, что бы она загадала сейчас?
В комнате темно, но это и к лучшему. Я представляю, как протягиваю руку и дотрагиваюсь до Торы. Как глажу ее волосы, губы, ключицы.
Она рядом — чуть выше звезд. Мне просто нужна лестница подлиннее. На пару ступенек.
Семь утра. Торы нет.
Я распахиваю окно — слишком разит вчерашним «ненавижу». Моя одежда пропахла им, вытеснила аромат яблок.
Мне все приснилось.
Приснилось.
Я выскальзываю в коридор и сливаюсь с толпой. Стая спешит на работу.
Где-то играет музыка.
Если прижать ракушку к уху, вы не услышите шум моря. Это миф. На самом деле звуки проехавшей машины, цокота каблуков длинноногой красавицы, движения крови в организме резонируют со стенками ушной раковины. Но стоит закрыть глаза — и ты на песчаном берегу.
Я взлетаю по лестнице — к кабинету Бруно. Мне нужно ему все объяснить. Он поймет.
Мифы превращаются в реальность, если зажмуриться. Просто закрыть глаза и представить, что ты мчишься к звездам.
Я сталкиваюсь с Екатериной Константиновной и бормочу извинения. Мне в спину, точно в мишень для дартса, летят ругательства. Екатерина Константиновна не знает, как за секунду добраться до моря. А ведь это легко: прислони ракушку к уху. Закрой глаза.
Я вхожу в кабинет Бруно без стука, задыхаясь от волнения.
— Захар… Доброе утро.
Герр Шульц расплылся в кресле бесформенным облаком. Ногти стучат по столу. Поссорился с ногтерезом?..
Опустившись на стул, я спрашиваю:
— Где Тора?
Бруно пристально смотрит на меня и щелкает ручкой.
— Без понятия. Но мы с ней обсудили далеко не все.
— И я…