Чувствуй себя как дома

Накрашенные ярко-красной помадой губы целуют меня в щеку. Тора уже в шортах, рубашке и своих любимых фиолетовых колготках, выделяющихся яркой кляксой на фоне комнаты.

— Иди сюда. — Я обнимаю ее, но она трясет указательным пальчиком перед моим носом и извлекает из-под подушки наш проигрыватель.

Блюз коммунальных будней, хозяин пыльных нот

Творит по кухням блудным очередной обход.

Гример страстей экранных, суфлер батальных сцен

Эстет пропорций вечно равных,

Законодатель и блюститель цен.

— Песня как раз под настроение! — воодушевляется Тора, подскакивая.

И вот она уже танцует — плавно, завораживающе. Колыхается деревом. Определенно, яблоней.

— Поиграй со мной, — просит она.

— Во что?

— В виселицу, или что-то вроде того. Я придумываю слово — ты пытаешься его отгадать. По буквам.

— А если я ошибусь?

— Я надену кофту. Куртку. Шапку. Укутаюсь в плед.

— Как интересно! Тогда за правильную букву… наоборот? — фыркаю я.

— А ты молодец. — Тора хватает меня за руку и стаскивает с кровати. — Это о нас. Шесть букв.

— Хм… Счастье?

— Нет, дурачок! В слове «счастье» семь букв!

Тора роется в шкафу и через миг выуживает шерстяную кофту.

— Хорошо, по буквам так по буквам, — сдаюсь я. — Но для начала ответь: ты специально оделась, как на Северный Полюс?

— Конечно! — кивает Тора и продолжает колыхаться. — Если бы я была в одном платье, игры бы не получилось.

— Ладно. Может… «О»?

Кофта соскальзывает с Ториных плеч.

— А еще «Л».

Мы не ждем, чтобы ждать, мы не верим, чтобы верить,

Но способность стрелять ломает в клетке двери.

Скальпель дерзай, чтоб не присыпал пудрой флюс

Коммунальный блюз.

Тора застывает и прижимается ко мне. Мы стоим долго — вечность или больше, не знаю, и превращаемся в те самые яблони, что обнимались у Ворона.

— Расстегнешь рубашку?

Что, если она загадала «любовь»? Нет, слишком просто. А Хлопушка не любит, когда просто.

Я перепрыгиваю с пуговицы на пуговицу, и рубашка Торы падает на кофту.

— Осталось чуть-чуть. Давай, Захар, мне жарко в шортах.

Меня посещает неожиданная догадка, но я не спешу ее озвучивать. Вместо этого я провожу пальцем по нежным изгибам Ториной спины.

— «К».

— Говори слово, — стараясь унять сбившееся дыхание, требует Тора.

— Кролик.

Песня заканчивается, и — как же, черт возьми, не вовремя! — кто-то стучится в дверь. Отголоски музыки трескаются карамельной корочкой. Тора натягивает рубашку и быстро, невпопад застегивает ее. Я надеваю джинсы. Секунда — и Тора, неестественно выпрямившись, сидит на кровати. Ее фиолетовые колготки и алые губы тускнеют, перегорают, как лампочки на гирлянде — медленно, по очереди.

Я открываю дверь.

— Guten Morgen. Виктория здесь?

Бруно презрительно пялится на меня и почти не моргает.

— Зачем она вам? — хмурюсь я. — У нас сегодня выходной…

Не дослушав меня, он вламывается в комнату. Тора подскакивает, мечется, и, должно быть, жалеет, что ее гирлянда не до конца погасла. Что она до сих пор видима.

— Да как вы смеете! — бледнею я, преграждая Бруно путь, но он отталкивает меня и шагает к ней, к моей Хлопушке. А она отбивается, по-детски, неуклюже. В фиолетовых колготках сложно быть спасателем. Минуту назад я обнимал ее, и она не успела надеть броню.

— Не трогайте меня.

Просьба Торы взлетает бабочкой, но Бруно тут же ее прихлопывает:

— Ты пойдешь со мной.

— Не трогайте меня! Захар, скажи ему!

Еще сотни бабочек. И все размазаны по полу.

А я стою. Стою и смотрю на осколки их крыльев. Бруно стискивает нежные запястья Торы…

И я начинаю понимать. Ночью мы все-таки добрались до звезд, но корпус не принял нас обратно. Я нащупываю в кармане шестеренку.

Это Лида. Больше некому.

Бруно тянет Тору в коридор.

— Захар!..

Я одними губами шепчу ей, что все будет хорошо. Что я разберусь.

Услышь меня. Ты же слышишь лучше других.

Внезапно ее лицо меняется. Она перестает упираться и спрашивает:

— Это из-за… экспериментов? Из-за них?

— Ты о Zahnrad, дорогуша? — встревает Бруно.

— Ненавижу!

Этого «ненавижу» хватит на нас всех: и на Бруно, так усердно держащего Тору, и на меня, и на нее саму.

«Я тебя не сдавал, дурочка», — хочу выкрикнуть я, но сразу же прикусываю язык. Не время для разборок.

Бруно уводит ее. Тишину нарушают лишь хриплые рыдания.

Моя Тора, яркая девочка-лампочка, в последний раз вспыхивает и перегорает.

Глава 25

Анна

ПОСЛЕ

Я снова здесь. В комнате, где на кровати вместо маленькой девочки спит скрипка. А все потому что утром мне позвонила… Бабушка? Как же непривычно так ее называть!

Мы сидим в крошечной кукольной комнате — я, бабушка и дедушка. Непозволительно близко к скрипке. Когда-то на ней играла мама. Что, если я дотронусь до струн? Вернусь ли в прошлое?

Мы говорим о погоде и ценах на хлеб, о том, кем я работаю, и об их жизни — да много о чем. Но ни слова о моей амнезии. Будто мы знакомы вечность. Будто каждое утро завтракаем омлетом, пожаренным на одной сковороде. Будто я просто забыла, что по вечерам мы смотрим бабушкины мелодрамы.

Я не выдерживаю и прерываю замкнутый круг:

— Вы… Поможете мне?

— А что ты считаешь помощью? — щурится бабушка.