Чувствуй себя как дома

Дом молчит. Он не сдался и не сдастся — он ждет нашего решения. Эта тварь благородна и дает нам время на побег.

Но мы не сбежим — вот, в чем проблема.

На полке выстроились невымытые чашки и масленка с бутербродным ножом. Значит, совсем недавно хозяева пили чай и обсуждали кинопремьеры, погоду, надоедливых туристов — да что угодно. Важно только одно: сейчас их нет.

Сквозняк треплет занавески, танцует. Я настораживаюсь: за моей спиной начинает играть скрипка. Музыка плавно набирает высоту, летит — бесстрашно, наперекор ветру, а через миг раз — и чья-то пуля попадает в самое сердце; мое или механическое, не знаю.

«Дьявольская трель» погружает меня в дом, ведет за собой. Наверное, это Тора. Я мечтаю, господи, как же я мечтаю быть ее смычком. У нее отличный музыкальный вкус…

И все же я боюсь оглядываться. Вдруг на скрипке играет не Тора, а дом? Вдруг он поет, как Воробей пел Наутилусов? Он хотел, чтобы я уснул и больше никогда-никогда не открывал глаза. Обнять меня, как умеют обнимать лишь дома. Но я не оправдал его ожиданий, и, без сомнений, если бы Воробей выжил, он бы мне мстил.

Сжимая кулаки до боли, я оборачиваюсь.

Тора. Конечно, Тора. Дома так не умеют.

Хлопушка топчется на лестнице и играет своего Тартини.

— Прекрати, — буркаю я.

— Это ведь успокаивает его. А еще… — Тора замахивается и ни с того ни с сего запускает в меня скрипку.

— Что?!

Я едва успеваю отскочить. В инструменте застревает нож.

— Сейчас бы он был в твоей шее, Захар. Так что повремени с обвинениями, — морщится Тора. — И почему я должна тебя учить?

— Часы в подвале! — раздается приглушенный голос Ди.

Мы срываемся с места, и с каждым шагом все отчетливее слышим, как бьется сердце дома. Он боится и не сдастся просто так.

В подвале душно. Ди плавает в облаках пыли, как буек в море. Столы и полки забиты шестеренками, повсюду валяются сломанные часы. Этот дом… Он принадлежит кому-то из нас. Тому, у кого тоже воспалена фантазия.

— Небо! — ужасается Тора. — Чей же он…

— Думаю, хозяин запудрил ему мозги и смылся, — предполагаю я.

Ди роется в выдвижном ящике и извлекает оттуда будильник.

— Они тикают. Единственные.

Сердце дома крутит шестеренки, гонит стрелки по циферблату и спешит, спешит — в преисподнюю.

Прости, дом. Ты не имеешь права жить. Ты опасен. У таких, как ты, часто… едет крыша.

— Как-то он подозрительно спокоен, — хмурится Тора.

Я прислоняюсь ухом к стене и спрашиваю:

— Как тебя зовут?

А дом отвечает:

— Чайка.

— Ты больна, Чайка.

Подвал заполнен тяжелыми и острыми предметами. Вот отвертка, вот ржавый молоток, а вот — половицы, широкие, как крышки гробов.

— Позволь нам тебя вылечить. Отправить на море. Ты же Чайка. Твой дом там, где волны.

Так говорят неизлечимо больным. Да, друг, ты объездишь весь земной шар. И картину нарисуешь, не сомневайся. Акварелью, да. Ты свяжешь самый длинный в мире шарф и войдешь в книгу рекордов Гиннеса. Твое имя запомнят.

Но больные чуют ложь так же хорошо, как понимают: все потеряно. Они не успели, и это самое страшное. Бедняги не погуляют по Риму и Парижу и не нарисуют новую Мону Лизу. Они никогда не купят спицы и пряжу.

Наверное, они бы не так боялись, если бы их мечты сбылись.

А твои сбылись, Чайка? Ты связала самый длинный в мире шарф?

Она трясется, и я понимаю: не сбылись. Чайка мечтает нас убить.

Сломанные часы лязгают, падают, раскалываются, как орехи. Мы теряем равновесие и раскатываемся по полу бильярдными шарами.

Нет, это не подвал. Это грудная клетка. Под потолком — подпорки-ребра, а мы — мокрота. И если дом нас выкашляет, то только с кровью.

У тебя туберкулез, Чайка.

— Приготовьтесь! — рявкает Ди, поднимаясь.

И — швыряет часы. Еще немного, и Zahnrad продырявили бы стену. Стекло нестерпимо громко разбивается, циферблат отваливается.

Вот и все. Сердце остановилось. Сердце больше не тикает.

Чайка улетела на море.

— Чего рты разинули?! — возвращает меня в реальность Тора. — Валим!

Дым появляется из ниоткуда. Едкий, густой, горячий.

Здравствуй, мухобойка. Давно не виделись.

Чайка уже не борется — она уснула. У нее температура под сорок, но вот беда: жаропонижающего для домов не существует. Она умрет во сне, когда лопнет градусник.

Мы несемся по лестнице, пересекаем коридор — скорее, скорее к выходу, прочь из этого ада. Воздух заканчивается резко. Подвал полыхает, огонь гонится за нами. Загораются обои и махровый ковер. Легко, как облитые бензином.

Мы успеваем выбежать на улицу, прежде чем дом вспыхивает ярче прежнего и — гаснет. Живые всегда быстро гаснут — от лихорадки, инсульта, туберкулеза. А мы помогаем им в этом.

Почти — так бы я назвал нашу профессию.

Почти врачи. Почти спасатели. Почти нормальные.

У забора припаркованы машина пожарных и скорая. Поздно, ребята. Как же вы поздно. Люди в красных костюмах окружили дом. Рядом с ними — Лида в милицейской форме. Наш антимайор. Она ободряюще кивает мне, но не произносит ни слова.