Чувствуй себя как дома

Клянусь, бабушка, я спеку пирог. Обязательно с корицей, без нее — никуда.

— Извините, — окликаю я вахтершу. — А вы давно работаете на этом заводе?

Она отрывает взгляд от кроссворда и отбрасывает ручку.

— Лет двадцать. А что?

— Вы не в курсе, что случилось с герром Шульцом? Из-за чего он погиб?

Вахтерша наклоняется ко мне и шепчет:

— Да девка одна его подставила, Торой звали. Упертая была, злая. Шульц не заслуживал такой смерти, хоть и натворил дел. А бедная Лидка потом места себе не находила, год ни с кем не разговаривала! Они с Шульцом любили друг друга, любили до безумия…

У меня перед глазами двоится, но я все же нахожу в себе силы и спрашиваю:

— Она живет в поселке у моря? Красится фиолетовой помадой? Занимается йогой?

— Да-да, — подтверждает вахтерша. — Она.

Я иду к выходу — на негнущихся ногах, как железный солдатик.

— Милочка, помоги отгадать. Подчинение разума чему-либо. Одиннадцать букв.

— Одержимость, — отвечаю я.

Эта старушка, обожающая кроссворды, даже не догадывается, что попала в точку. Мой разум давно подчинился и теперь тикает, тикает, тикает. Не дает мне уснуть. Отсчитывает секунды. Звенит вместо будильника. Но вот беда: его невозможно отключить.

* * *

Лидия молчит. Каменная, старая, как гнилая груша. Еще немного — и кресло впитает ее, проглотит. А я стою возле клетки и медлю. Мой вопрос, проклятый вопрос «Это правда?» повис в воздухе.

Гроза трется об мои ноги. Чувствует, что творится неладное.

— Твоя мать заслужила каждый удар. Я ненавидела ее, но… не убивала. Хотя с радостью сделала бы это, если бы меня не опередили. А теперь проваливай, Аня.

Лидия поджимает губы и вцепляется в ручки кресла. Мне страшно смотреть на нее, но и не смотреть я не могу. Гипноз, не иначе.

— Мама никогда бы…

— Проваливай!

Лидия подскакивает и надвигается на меня, как огромная туча. Гроза убегает от нас в кухню.

И я не выдерживаю. Срываюсь с места, несусь по темному коридору, по обожженному солнцем огороду, — дальше, дальше, лишь бы не видеть каменной Лидии. Лишь бы не чувствовать ее боль.

Ложь. Моя мама никогда бы.

Никогда.

* * *

Я листаю книгу Лидии всю ночь. Страницу за страницей, главу за главой. И вот на часах уже пять утра, но мне не спится. Заметки на полях, закладки, кляксы — все это выглядит, как история болезни шизофреника. Как моя история болезни.

Теперь я в курсе, что к каждому живому дому привязан призрак. Что часы — это их общее сердце.

Обожженные, не до конца сгоревшие дома — наполовину трупы. Мертвые ищут в них дверь, ведущую в никуда. Живые и одержимые своими желаниями — дверь, ведущую куда-то.

Но… какую дверь ищу я? Куда стремлюсь?

В никуда или куда-то?

Я до боли закусываю губу.

Следующая глава называется «Возврат душ».

Я вчитываюсь, силюсь разобрать кривой почерк на полях. Смысл предложений до меня доходит не сразу. А когда доходит, я леденею. Надо мной — наст, я в снегу, в ледяном гробу. Весны не будет. Весна отменяется.

Дома умеют будить мертвых, и, если этих тварей хорошо попросить, они подменят душу в здоровом теле на призрака. Постепенно поразят человека, как вирус. Умерший будет возвращаться медленно, по одной привычке в день. По одной болезни. По одной фобии.

Дом — настоящий Дед Мороз для одержимых. Но чтобы под елкой появилась заветная машинка на радиоуправлении, нужно хорошо себя вести. И подарить Деду Морозу кое-что взамен. Но чтобы оживить призрака, санки с двигателем и термобелье не подойдут. Он будет ждать особенный гостинец. А если не дождется — убьет того, кто загадал желание.

Кредит на выживание.

Вопрос на миллион: кого взять под залог?

Новая информация пульсирует в висках и горчит на языке. Скоро у меня будет интоксикация организма, слишком уж она ядовитая.

Два Павла.

Два мужа.

Две жизни.

А тело — одно.

Кого Илона взяла под залог? Какую дверь она ищет?

В никуда или куда-то?

Перед глазами — фотография Илоны с первым мужем, которая тут же сменяется снимком Ди. Почерневший подоконник и…

Мое полотенце.

Глава 29

Ди

ДО

Ди шла по проспекту. Со всех сторон ее толкали люди. Семь вечера в городе — время, когда лучше не гулять без надобности. Раздавят.

Но надобность была.

Причем — какая! Вчера, когда Ди фотографировала многоэтажки и пыльные трамваи, где-то совсем близко пробежала Тора. Ди заметила ее на снимке: съежившаяся, в длинном пальто, с футляром для скрипки. Она спешила на троллейбус, отъезжающий в пять минут восьмого.

Возможно, сегодня все повторится? Люди ведь часто повторяют одни и те же действия. Вплоть до количества шагов, выкуренных сигарет и слов-паразитов. Ди надеялась, что город приучил Тору к расписанию. Молилась, что приучил.

На остановке троллейбуса толпились люди, но среди них не было той, что носила с собой скрипку. Ди смотрела на вчерашний снимок и ругала себя за невнимательность. Она бы окликнула ее вчера и заставила бы объясниться, но…

Между старушками в потертых пуховиках мелькнула знакомая фигура. Еще пара рывков — и девушка в сером пальто скрылась бы в троллейбусе, но Ди схватила ее за локоть. Тора дернулась. Дурочка. Они ведь обе спасительницы. Обе умеют ловить.