Куда? Зачем? Почему? Бруно ничего не понимал, пока не увидел магнолию и ярко-синюю «Чайку». За его спиной шумело море, подвал огромного дома утопал в шестеренках, а высокий угловатый мужчина говорил на странном языке и хлопал его по плечу.
Отчим провел для Бруно экскурсию на заводе по изготовлению часов, где работал заместителем директора. Они поехали туда на «Чайке», но мальчишку это не смущало: его завораживали тикающие механизмы. А на заводе их было много. Очень много. Часы ручной работы, старинные или современные… После экскурсии Бруно казалось, что внутри у него тоже что-то щелкало. Ему нравилась точность и определенность механизмов. Да, иногда они спешили или отставали, но, по крайней мере, не умели кричать и бить.
Бруно зачитывался книгами отчима о часах и уже в десять начал конструировать свои. Долгое время у него ничего не получалось, механизм не работал, и тогда мальчишка снова изучал теорию. Спрашивать у отчима не хотелось — ему хватило того дня рождения. А в тот день рождения русские мужчины и женщины разошлись быстро. Наверное, почувствовали, что именинник не в настроении. Когда мама мыла посуду, она то и дело косилась на вытирающего стол Бруно. Но — молчала. Она всегда молчала. Должно быть, как и отчим, обожала магнолию и «Чайку». Не боялась ядовитого аромата цветов и рева мотора.
А Бруно изучал строение часов — из месяца в месяц, из года в год. Немецкий акцент исчез, мальчишка теперь свободно говорил на русском.
Через семь лет импровизированную мастерскую полностью заполонили платины — огромные и маленькие, женские и мужские. Бруно обожал старинные часы. Он с особым интересом читал о шпиндельном, цилиндрическом и анкерном ходах, но в конце концов выбрал для своих экспериментов последний. Точный, надежный, простой в изготовлении — то, что нужно.
Когда Бруно впервые услышал тиканье собственных часов, он едва не разбил их от радости. Вломился в гостиную, продемонстрировал механизм маме.
— Какой ты молодец, — похвалила она его. — Я тобой так горжусь!
— Оказывается, это несложно!
Мама коснулась мизинцем циферблата.
— Подари их отчиму, сынок. Завтра у него праздник — девять лет заводу.
И Бруно подарил. Как же ему было грустно расставаться с часами! Да и отдавать их тому, кто обожал магнолии, — перспектива не из лучших. Но мальчишка не растерялся: когда-то давно он засушил лепестки цветка, из-за которого мама потом зачесывала ему челку. Он перетер гербарий в порошок и спрятал в корпусе часов.
Вот смеху-то будет, когда отчим найдет! А если не найдет — еще забавнее. Никто, кроме Бруно, не узнает, где похоронена магнолия.
Никто не узнает.
Отчим оперся на балюстраду и жадно втянул соленый воздух. В одной руке он держал часы, в другой — бутылку пива.
— А ты молодец.
Они с Бруно стояли на балконе. Даже со второго этажа вид открывался завораживающий: штормящее море, на пляже — ни души.
— Без твоих учебников ничего бы не вышло.
Повисло молчание. Бруно жил с отчимом уже девять лет, но так и не привык к его резким переменам настроения. Их нелюбовь друг к другу росла, как росло количество синяков на теле мальчишки.
Отчим глотнул пива.
— Пойдешь ко мне на завод? Тебе пора задуматься о будущем, выпускной класс, как-никак.
— Я не решил.
Под балконом росла та самая магнолия — отвратительная и ядовитая, — а в утренних лучах переливалось море, которое Бруно с радостью променял бы на суету Кельна. В метре от мальчишки пил пиво человек-ненависть. Человек-глупость. Все, к чему он прикасался, начинало вонять магнолией.
Отчим поставил часы на балюстраду.
— Ты не серчай. Мой отец меня так же воспитывал. Правда, у него недостаток был — спиртное литрами хлестал. Но это ничего. — Он допил пиво и, прицелившись в мусорный бак, швырнул бутылку. Та не долетела — разбилась на мелкие осколки. — Гляди, какой я вырос. Дом построил, работаю. И ты вырас…
— А мой отец был другим.
Отчим повернулся к пасынку и долго-долго на него смотрел. Бруно чудилось, что он читает его мысли.
— Съезжу на работу.
Отчим похлопал Бруно по плечу, пробормотал что-то нечленораздельное и — нырнул в дом.
Тикали часы. Минутная стрелка успела проползти пять делений, прежде чем внизу взревела машина.
А вечером зазвонил телефон, и картонный голос сообщил маме Бруно, что синяя «Чайка» улетела в кювет.
Бруно бродил по балкону и думал, что днем они с отчимом бродили здесь вместе. И часы разглядывали — тоже. А сейчас отчим мертв.
Осталось только тиканье…
Бруно захотелось перевести стрелки на пару часов назад, вернуться в прошлое, чтобы отчим ожил и влепил ему пощечину. Чтобы прокричал: «Проснись!» Мальчишка сполз на пол и, ругая себя за дурацкую затею, попробовал.
— Здорово, что твой отец был другим.
Бруно подскочил, чудом не уронив часы. Отчим появился из ниоткуда. Тихо. Абсолютно тихо. Он по-прежнему пил пиво. Трясущимися пальцами Бруно вновь принялся переводить стрелки. На час вперед. На два. На три.
— Перестань, я не испарюсь, — поморщился отчим. — И кстати, отремонтируй «Чайку».
Бруно не обращал на него внимания. На четыре, на пять…
— Дело не в переводе стрелок.
— А… в чем?