Чувствуй себя как хочешь

Пять картин объединены одним персонажем, взрослеющим по мере того, как обнажаются полотна, но фон постоянно меняется. Разные люди, предметы, настроение. Его объяснения здесь не нужны: тема понятна с первого взгляда. Недавно она уже видела эти эмоции. Тот стрит-арт в Париже… Их объединяет одна тема. Мигранты, их чувства, их боль. То, с чем они сталкиваются каждый день, от брезгливого непонимания до откровенной ненависти.

И что бы ни происходило, персонаж – хоть это и сам Тьяго – остается колумбийцем. Флоренс чувствует, замечает в маленьких деталях. Сложно дышать: ей будто спустили знак свыше.

– Как называется? – сглотнув комок в горле, спрашивает она.

– Пять стадий, – отвечает Тьяго.

Флоренс снова переводит взгляд на первую картину. Как она сразу не заметила? Это ведь испуганное отрицание. В подростке на второй – гнев. В школьнике, одетом в форму футболиста, но все равно перемазанном краской, – торг. В уставшем студенте, сидящем на каменном полу мастерской, – депрессия.

На последней картине Тьяго того же возраста, что и сейчас. Он вплетает колумбийские мотивы в свой образ, но уже не переживает так сильно. Он спокоен и куда более уверен в себе. Принятие.

Это то, чего не хватало парижскому граффити. Там было чистое отчаяние, где нет выхода. Нет светлого будущего – все предопределено, бесконечная борьба не имеет исхода.

У Тьяго получается сделать жизнеутверждающее высказывание, которое в конце оставляет только светлые чувства.

– Я хочу это выставить, – шепчет Флоренс и поворачивается к нему.

– Правда? – удивленно открывает рот тот. – Но я…

– Мы – родня, – слабо улыбается она, – ты же не откажешь?

– Нет, что ты, я наоборот… Да, да, конечно.

Эти картины должен увидеть Джек: в них как раз то, чего ему не хватает. Надежда.

Внутри щелкает, глаза мгновенно намокают. Горло перехватывает, и сказать что-то становится невозможно. По щекам катятся слезы, Флоренс начинает мелко трясти. Черт, только не сейчас.

Она выставляет вперед руку, показывает на себя и выбегает из мастерской. На улице истерика становится хуже: Флоренс сползает по стене, откровенно рыдая и всхлипывая. В голове остается всего одна мысль: они с Джеком больше не увидятся.

Флоренс не замечает, сколько времени проходит: ее полностью заполняет острая боль, которая кромсает изнутри на куски, как сумасшедший психопат. Когда ее плеча кто-то касается, сквозь стену слез даже не сразу понятно, что это Моника.

– Вот, возьми, – достает она из сумки пачку бумажных платочков.

Кивнув, Флоренс пытается успокоиться, но становится только хуже. Она роняет голову на колени и закрывается руками.

Джек не увидит эти картины. Он не приедет к ней в галерею, чтобы урвать жадный поцелуй в кабинете. Не будет стоять у входа в их ресторанчик. Не будет смешить ее, комментируя работы художников Нью-Йорка.

Они даже не расстались, потому что так и не начали встречаться.

– Так не пойдет. – Моника помогает ей подняться. – Я отвезу тебя домой.

– Спасибо, – безжизненно произносит Флоренс.

Она дает довести себя до машины и протягивает сумку с ключами, опускаясь на пассажирское сиденье.

– Сказала Тьяго, что все в порядке. – Моника падает рядом и пристегивается. – Позвонишь ему позже. Он, конечно, в шоке.

– Мне нужно будет… извиниться, – задыхаясь от слез, произносит Флоренс.

– Ремень протерся, слышишь? – Та заводит «Шеви» и кивает на ее недовольное кряхтение. – Не за что тебе извиняться. Искусство задело, пусть принимает за комплимент.

Они выезжают, и постепенно боль становится не такой острой: ее поглощает дыра, которая заполняет душу оглушающей пустотой. Мимо проплывает район за районом, Квинс сменяется Бруклином. Флоренс не готова ехать на работу: Моника вряд ли возьмет крюк, чтобы не проезжать мимо офиса «Феллоу Хэнд».

– Как ты поняла про ремень? – вдруг поворачивается она.

– Что? – подпрыгивает в кресле Моника.

– Ты сказала, ремень протерся.

– Забыла? Я из Колорадо.

– Это делает тебя автомехаником? – усмехается Флоренс.

– Нас две сестры, – смеется та, – папа никак не мог смириться. Так что я и в гараже с ним возилась, и трактор водила.

– Я никогда не спрашивала, – смущается Флоренс, – но как в этом случае ты стала искусствоведом?

– Бунтовала. Пока другие курили на крыше и стригли волосы, я надевала платья и пыталась склеить учителя по искусству.

– Получилось?

– Нет, но в колледж поступила. Кстати, напомни свой адрес?

Флоренс вздыхает.

– На работе много дел.

– Я подхвачу, – поворачивается Моника. – Не знаю, что с тобой, но если нужно время, помогу с рабочими делами. Хочешь, вечером заеду с бутылкой вина? Могу позвонить Бри. Или Паломе.

– Сверни вот здесь, – просит Флоренс.

– Или все втроем соберемся. Скажи, как тебе будет лучше.

– Моника, почему ты это делаешь?

– Что именно?

– Помогаешь. Ты в последнее время делаешь гораздо больше, чем обязана. Я очень благодарна, правда, но…