Чувствуй себя как хочешь

Джек выбрасывает вторую зубную щетку, убирает с полки любимую расческу Флоренс и бросает ее полотенце в бельевую корзину. От каждого движения словно кусок сердца отрывается, но что еще остается делать? Рыдать над ее резинкой для волос?

Душ помогает: Джек выбирается посвежевший. Он пока не готов смотреть на себя в зеркало, так что наскоро вытирается, сушит волосы полотенцем и отправляется на поиски одежды. Чистая белая футболка, мягкие серые штаны – вроде бы удобно.

Когда он видит «Линкольн» на парковке, легкие сдавливает до невозможности вдохнуть: он вспоминает свой первый раз с Флоренс. Темный переулок, ее тонкий силуэт на фоне тусклого света с улицы. Нежная кожа под его пальцами, и запах… Это воспоминание сейчас почему-то больнее всего.

Нет, не сегодня. Джек достает телефон и вызывает убер: в таком состоянии садиться за руль небезопасно. Сброситься с Бруклинского моста хочется больше, чем ехать к Леону. Хорошо бы это долго не продлилось: не менять же новую машину только из-за воспоминаний.

Он доезжает до Леона, как во сне. Каждый дом похож на своего хозяина: и бэт-логово Тыковки, утыканное техникой, и дом Гэри, о котором тот мечтал, и небольшая уютная квартира Джека. Венцом символизма становится пентхаус рядом с Центральным парком, который не так давно купил Леон.

А что еще он мог выбрать? Мигрант без понтов – беспонтовый мигрант. Среди них четверых именно Леон отвечает за то, чтобы общаться с внешним миром: инвесторы, власти, другие участники рынка. На его уровне происходит большинство действительно крупных сделок, и даже переговоры с важными дистрибьюторами без него невозможны.

Леон открывает дверь, его взгляд останавливается на лице Джека. Приходится невольно ощупать себя – он же вроде не грязный.

Пальцы натыкаются на редкую, но ощутимо отросшую щетину. Точно. Бриться тоже нужно каждый день, он не Гэри, чтобы это выглядело мужественно. И усишки небось, как у девственника.

– Проходи. – Леон делает шаг назад.

– Я вроде не опоздал. – Джек трет заросший подбородок и заходит внутрь.

– Ты вовремя. Присядь вот здесь, на диван.

Его светлая минималистичная гостиная размером с концертный зал. Странно, что эхо не гуляет – мебели-то почти нет. Когда они собираются на футбол, Гэри все время говорит, что тут весь «Сити» можно разместить. Огромный, в полстены, телевизор сейчас выключен, сидеть на диване странно. Словно не хватает чего-то.

– Хочешь воды? – заставляет подпрыгнуть голос Леона.

– А? Нет, спасибо. Я в порядке.

– Ложь.

Леон все же ставит перед ним стакан воды и опускается на диван рядом. Его взгляд цепко ощупывает лицо Джека.

– Ты когда в последний раз ел?

– Мамуль, у меня все хорошо, – ухмыляется Джек, – не волнуйся.

– Хватит. Ты выглядишь как кусок говна, – спокойно выносит вердикт тот.

– Ты тоже, знаешь ли, не красавчик.

– Джек. – Голос Леона становится строгим. Ой, он такая задница в эти моменты. – Я вижу, что-то произошло. Когда ты в последний раз ел и пил?

– В пятницу, – резко отвечает Джек и тянется за стаканом. – Вот, пью. Все? Допрос окончен?

– Сделаю тебе тосты.

– Я не голоден.

– Да мне насрать.

Леон поднимается и уходит на кухню. И вот чего он доебался, как Тэтчер до социализма? Сначала бабушка – ну она понятно, – теперь этот. Накормить его собрался, будто ребенка.

– Вот, – возвращается тот с тарелкой, на которой лежат два тоста с джемом, – и пей воду. Я еще принесу.

– Я к тебе вроде как поработать ехал.

– Ты себя в зеркало видел? Волосы дыбом, глаза красные, с темными кругами. Щеки впали. Ты сейчас больше похож на смерть, чем на моего брата. Ешь.

– Ну маму-уль, – кривится Джек.

– Заткнись и ешь.

Ему ничего не остается, как повиноваться. Джек давно знает, что Леон любит командовать, но он же вроде не его девчонка. А сейчас кажется, если он не начнет жевать чертов тост, в ход пойдет плетка.

К таким экспериментам в постели Джек пока не готов. Тем более не с Леоном.

Они сидят молча. Леон наблюдает, как неторопливо исчезают тосты. Странно, но так даже спокойнее: стоит желудку почувствовать еду, тот сразу вспоминает, что не видел ее с пятницы. Вода тоже исчезает, но на месте пустого стакана быстро появляется новый.

Страшно, что Леон начнет расспрашивать. Джек не против обо всем рассказать – тот только счастлив будет, – но слишком рано. Не получится поговорить спокойно, не сорваться на слезы, не пережить все заново.

– Чаю? – спрашивает Леон.

Джек кивает. Он как раз дожевывает последний тост. Возмущение желудка понемногу утихает, но чай придется в самый раз.

Вот почему Леона любят девчонки: его агрессивная забота поначалу пугает до остановки сердца, но потом, наоборот, успокаивает. Есть в этом странный комфорт: просто пожевать тост в тишине, глотнуть горячего чая с молоком. Правильного, как дома делают.

– Это у тебя не из-за работы, да? – Леон поправляет очки и садится поудобнее.

Черт. Начинается.

– Нет, братишка, я не буду рыдать из-за того, что Джанин на мои отчеты ядом капает.

– И с бабушкой все в порядке?

– Да. Сегодня разговаривали.

– Значит, это касается Флоренс.