«Чувствую себя очень зыбко…»

С. 361. Мы с женой лет пять подряд ездили на Капри, провели там целых три зимы. – Бунины отдыхали на Капри в марте – апреле 1909 г.; в апреле – мае 1910; с 1(14) ноября 1911 по 17 февр. (1 марта) 1912; с 15 (28) ноября 1912 по 24 марта (6 апр.) 1913; с 30 дек. 1913 (12 янв. 1914) по 23 марта (5 апр.) 1914.

В начале апреля 1917 года мы расстались с ним дружески. – См. дарственную надпись на книге “М. Горький. Статьи 1905–1916 гг.”: “Любимому писателю и другу Ивану Алексеевичу Бунину А. Пешков. 2-е апреля 17 г. Светлое Христово воскресенье. Петроград” (Летопись жизни и творчества А.М. Горького. М.: Изд-во АН СССР, 1959. Вып. 3: 1917–1929. С. 27).

Письмо в редакцию. Впервые: Последние новости. 1936. 1 ноября. № 5700. С. 1–2. С заголовком: “Злоключения И.А. Бунина в Германии. Русского академика, Нобелевского лауреата подвергли на границе неслыханному унижению и издевательствам”.

3 ноября “Последние новости” сообщали о протесте шведской печати по поводу издевательств над нобелевским лауреатом. 5 ноября газета поместила опровержение, данное официальным германским агентством “Д.Н.Б.”: “Иностранные газеты напечатали на днях неточную информацию, будто Иван Бунин, русский нобелевский лауреат, был арестован в Линдау (Бавария) «политической полицией» и подвергся плохому обращению. Соответствует действительности лишь то, что русский эмигрант Бунин, пробывший в Линдау 26 и 27 октября, был подвергнут валютному контролю в момент его въезда на германскую территорию из Швейцарии. Контроль носил чрезвычайно вежливую форму, и г. Бунин не подвергся ни плохому обращению, ни аресту”. Однако комментарий “Последних новостей” полон сомнений: “Сообщение германского агентства, очевидно, основано на неверных показаниях с места о происшедшем возмутительном инциденте. Это видно уже из того, что «контроль», которому был подвергнут И.А., был произведен в действительности не при его въезде, а при выезде из Германии. В каких формах «валютный контроль» был произведен, описано самим пострадавшим в напечатанном у нас рассказе. Читатель может судить, что значит «чрезвычайно вежливое» обращение в понимании агентства. Об «аресте» и о «политической» полиции в рассказе И.А. Бунина не говорилось, но вся процедура свидетельствует о культурном уровне обыскивавших чиновников. Агентству следовало бы озаботиться более точной информацией и затем принести, по крайней мере, извинение писателю, которого знает весь мир, не замалчивая того, что действительно произошло”.

Через несколько номеров “Последние новости” вернулись к этой теме, опубликовав письмо Правления Союза русских писателей и журналистов в Праге: “Союз русских писателей и журналистов в Праге, дорогим гостем которого вы были всего несколько дней тому назад, потрясен известием о том возмутительном насилии, жертвой которого вы стали при проезде через Германию. Произвол и насилие не пощадили и вас, писателя с мировым именем, русского академика, нобелевского лауреата, человека, ставящего свободу и неприкосновенность личности превыше всего, и во имя этой свободы покинувшего свою родину. Мы верим все-таки, что возмущенные голоса русской эмиграции и общественного европейского мнения утешат боль вашего сердца. Пусть прозвучит слово нашего протеста, отражающее настроение не только литературных кругов, но, как мы уверены, и всей русской эмиграции”.

А.И. Куприн. Впервые: Последние новости. 1937. 5 июня. № 5915. С. 2.

В.Н. Муромцева-Бунина писала из Парижа первой жене Куприна М.К. Куприной-Иорданской: “…отношения Куприна к Бунину были очень непростые, тут понадобился сам Достоевский, чтобы все понять. Диапазон был большой: от большой нежности к раздраженной ненависти, хотя в Париже все было смягчено” (4 октября 1960 г.). “Ведь это он, так сказать, повенчал нас в церковном браке, он все и устроил, за что я ему бесконечно до смерти буду благодарна, так как успокоило мою маму, мое письмо о венчании было к ней последним… Он был моим шафером. Службу он знал хорошо, так как вместе с другим шафером они заменяли певчих. Он говорил, что очень любит устраивать и крестины и свадьбы” (3 февраля 1961 г.). “Иван Алексеевич всегда говорил, что он радовался успехам Александра Ивановича, он высоко ценил его художественный талант, но считал, что он мало читает и живет не так, как ему надлежало бы. Мне всегда казалось, что у Куприна была какая-то неприязнь к Бунину, но не на литературной почве. Она проявлялась, когда он был нетрезв. В нормальном состоянии они были очень нежны друг к другу и, пожалуй, ближе, чем с другими писателями” (9 февраля 1961 г.). (Куприна-Иорданская М.К. Годы молодости. М.: Художественная литература, 1966. С. 222–223).