Чужая. Часть 2. Мёртвый дом (СИ)

Берта сидела в полной тишине, странно неподвижная и поникшая. Сириус ощутил неясную неловкость, будто влез во что-то очень личное. Он честно не знал, что ему делать сейчас, что говорить. Может, стоило бы просто уйти, не говоря ни слова?

Он подошел к ней совсем близко.

- Страшно давно оно не играло, - Сириус вспомнил, что т о г д а мать чуть не выбросила инструмент из окна. Отец не дал, но из гостиной фортепиано убрали. Чтобы глаза не мозолило.

- Почему? - с трудом проговорила Берта, не поднимая головы, Сириусу только показалось, что голос ее звучит сдавленно, она же не совсем бегло говорила по-английски.

- После того, как погиб мой брат, в этом доме стало не до музыки, - Сириус сказал это, совершенно не думая, без всякого умысла, но реакция последовала мгновенно. Поднятые на него, очень светлые, широко раскрытые глаза — сочувствие, печаль, немой вопрос так причудливо смешались в этом взгляде, что впечатление он произвел совершенно невыносимое. Сириус отвернулся.

- Что это? - кивнул он на кучку смятых листков, лежащих на инструменте, и начал перебирать их — лишь бы не смотреть в эти невозможные глаза.

Это оказались рисунки. И всю их необыкновенную притягательность Сириус ощутил, как только взял в руки первый листок. И ведь совершенно непонятно, в чём тут дело! Бумага — простая, едва ли не обёрточная, орудие творчества — наверняка плохо заточенный огрызок карандаша… И суть даже не в правильности линий, а вот…просто прикасается к листу бумаги правильный человек — и оживают под его рукой неподвижные черты. Смеются искристо-голубые глаза девушки, рыжим золотом отливают её волосы — и ты забываешь, что никаких красок здесь нет, только серые линии карандаша.

…Тихо и внимательно смотрели на Сириуса со смятого листка бумаги две пары живых глаз. Нет, лица тоже там были, но бледные, чуть размытые, будто и неважные вовсе, и только глаза прорисованы чётко и точно. Два лица — молодое мужское и девичье, почти детское — очень схожие (может, только за счёт техники рисунка): лёгкие светлые пряди волос, светлые же глаза, тонкие черты, едва намеченные, словно готовые исчезнуть, раствориться в солнечном свете. Ведь это яркие лучи солнца делали изображение нечётким. Свет угадывался на рисунке так же ясно, как если бы художник пользовался акварелью, чтобы его обозначить… Кажется, девушка держала в руках букет цветов, и почему-то сразу было понятно, что лепестки хранят оттенок её глаз. И глаза эти — с прозрачного, пронизанного солнцем лица, из солнечно-цветочной благодати — смотрели серьёзно и сосредоточенно, почти печально, почти взыскующе. Контраст этот был нестерпимым, ещё и потому, что рядом этот взгляд дублировал похожий — но более внимательный, более земной. Глаза ангела и глаза человека.

Сириус не выдержал и отложил листок в сторону. Какой же мастер сумел так пригвоздить разум и сердце зрителя к какому-то беглому наброску! Какой-то особый вид магии? Сириус знал живопись только по фамильным парадным портретам в тяжёлых дорогих рамах, и эти роскошные полотна нимало его не трогали.

…Далее следовало множество копий с одного и того же оригинала. Причём оригинал сидел сейчас в двух шагах от Сириуса Блэка. Надо сказать, что в своих портретах, зарисовках, набросках, силуэтах художник здорово польстил Берте. Та, нарисованная, сводила с ума змеистыми чёрными косами, льдисто-холодным взглядом из-под полуопущенных век, красивейшими руками. Да уж, влюблённые глаза и серую мышку способны преобразить в королеву… Перебирая листы, Сириус мысленно присвистнул и быстро отложил один из них. Долго рассматривать невесту друга в таком…э-э, смелом ракурсе явно не следовало.

Последний рисунок был непохож на все прочие — но тем и привлекал. Резкий и жёсткий росчерк скорого карандаша. Никаких деталей. Только злая хватка опытного глаза, выделяющая сразу главное. И вот уже вспорхнула на острые плечи крылатая шаль, запрокинуто в небо экстатически прекрасное лицо, полыхнула складками и оборками цыганская юбка, изломанно застыли руки в напряжённо сгустившемся воздухе — быть может, менее красивые, чем на других рисунках, но более выразительные.

- Это Зойка, - пояснила Берта, заметив, видимо, что Сириус как-то уж слишком долго и внимательно разглядывает рисунок.

- Зойка? - нелепо переспросил Сириус, совершенно потерявшийся в веренице незнакомых лиц.

- Ну да. Цыганка. Здорово танцевала. Никто так не умел.

За короткими, скупыми фразами, произнесёнными трудным придушенным голосом с сильным акцентом, Сириус уловил только прошедшее время.

- А теперь?

- Теперь — нет. Их, - движение головой на ворох опавших с фортепиано листков, - никого нет.

- Что-то случилось?