Чужая игра для сиротки. Книга2

Ждет, что я скажу, откуда мне это известно, а потом ее и без того безобразное лицо искажает гримаса оскала. Герцогини снова пытается плюнуть на пол, но на этот раз только пачкает рубашку на груди. Беспомощно стонет, зыркает на меня и ее внезапно прорывает. Глухо и зло, словно волка, который вдруг понял, что из этого капкана он выберется только если отгрызет себе лапу.

— Все в этом мире продается и покопается, — говорит она. — Особенно легко почему-то покупается лучшие друзья. Поэтому, Нокс, ни у тебя, ни у меня, нет близких — мы-то знаем, что враг не ударит в спину, потому что врага ты встречаешь лицом к лицу.

— В спину бьют те, кому мы доверяем, — охотно продолжаю я. Почему бы и нет, если это — чистая правда?

— Подружка твоей девчонки. Еще никогда я не покупала людей так задаром.

Я вспоминаю, что Тиль что-то говорила о какой-то своей подруге. Наверное, речь идет о ней? Вряд ли суровые монастырские наставницы поощряют шумные дружеские посиделки между послушницами.

— Она рассказала тебе про лейтенанта? — озвучиваю следующую часть ребуса.

— И рассказала, и показала. — Лу’На гадко хихикает. — А потом, когда твоя девчонка разнюхала правду, помогла держать ее в узде, прикинувшись моей несчастной пленницей.

Мне остро хочется отмыться от всей этой грязи. А ведь я не первый год добровольно ныряю в дерьмо человеческих душ, и думал, что привык. А был ли в этой истории хотя бы один человек, кто не продался и не искал личной выгоды?

Только моя малышка, которая и заплатила… за всех.

— Мальчишка правда поверил тебе? — Меня действительно интересует этот вопрос.

— Хочешь знать, не облапошил ли он тебя? — хихикает она. — Успокойся, Нокс, он правда почти не при чем. Еще один болван, которого даже неинтересно было дурачить. Он готов был заглядывать мне в рот и облизывать руки, лишь бы я помогла монашке сбежать. У тебя есть соперник, Нокс — хороший славный гвардеец Эвина. Как тебе такой поворот?

Я шарахаюсь назад, но только потому, что порыв вцепиться зубами ей в глотку становится слишком сильным. Контролировать его почти невозможно, а до конца истории еще слишком далеко.

— Ты наняла разбойников, подстроила свое якобы похищение, а в назначенный час мальчишка должен был провести девушку нужной улицей, чтобы они пошли за ней следом. Потом ты придумала историю с отбором, с влюбленностью в короля и с тем, что Тиль всего-то нужно побыть тобой какое-то очень короткое время, произвести впечатление на короля и… за все это она получила бы свободу и жизнь, о которой мечтала.

— Ты сегодня на удивление прозорлив, — язвит мелкая дрянь, но я пропускаю ее слова мимо ушей, потому что куда больше меня занимает распутывание клубка.

— И чтобы держать все под контролем, — продолжаю мысль, — ты решила примерить новое лицо. Кстати, герцогиня, почему графиня Ферфакс? И во сколько тебе обошлась эта продажная рогатая шкура?

— Ой, Нокс, не разочаровывай меня, — она закатывает глаза, изображая глубокое разочарование, и я поддаюсь желанию еще разок затянуть петлю цепи.

Мелкая тварь хрипит, роняет слюну и слезы. Вид ее искренних страданий снова тормошит мою Тьму, и я поскорее отворачиваюсь, чтобы не зайти слишком далеко.

— Я жду ответ, — тороплю ее. Плевать, что сейчас она способна лишь хрипеть.

— Графиня… просто заплатила за предательство своего отца. Как однажды уже заплатили ее мать и сестра. Они с отцом всегда вели затворнический образ жизни, и никто не распознал бы подмену.

— А Сайфер?

Она так долго молчит, что я, скрепя сердце, поворачиваюсь.

— Он сам пришел ко мне, Нокс, и задолго до того, как мы начали играть с тобой в кошки-мыши.

Она замолкает, но продолжение звучит в моей голове тяжелыми ударами колокола.

Теперь понятно, кто был архитектором всего этого плана.

Бездна, я должен был…!

Лу’На многому научилась у своего отца, она росла и впитывала все его хитрости и подлости. Но настоящая интрига, мастерская, ювелирная, настолько отточенная, что я не учуял ее даже когда она шастала у меня перед носом — она была слишком… прекрасна, чтобы созреть в голове смертного.

Такую адскую красоту мог придумать лишь Хаос.

— Он любил ее, — слышу собственный глухой от внезапной болезненной правды голос. — Любил Л’лалиэль.

Почему я не понял этого раньше? Это же… так очевидно.

Все порождения Хаоса тянутся друг к другу. Как тени погожий день, они жмутся друг к другу, чтобы выжить и выстоять, пока солнце не закончило их короткий век.

Ведь точно так же… и я почувствовал Тиль.

Задолго до того, как угадал в ней отпечаток Тьмы, когда увидел на той телеге, одетую в безобразное монашескую хламиду, я разглядел в ней нутро. Разглядел не глазами, но самой своей сущностью, потому что мы были двумя неприкаянными тенями.

Я снова заталкиваю подальше свои мысли.

Нужно заканчивать, тем более, что остальное уже видится мне достаточно четко.