Чужая кожа

— Эта мысль мне тоже пришла в голову. Слушай, а что же все-таки насчет его жены?

— В доме точно не было никаких следов присутствия женщины, никаких женских вещей. Да и, судя по таможенной регистрации, Комаровский въехал в страну один. Меня волнует, куда делась Илона. Это кажется мне очень важным. Но как это понять?

— Мне тут тоже одна мысль пришла в голову… А первое ли это убийство? Я имею в виду, что не каждый убийца решится снять кожу со своей жертвы. Не каждый маньяк станет убивать таким способом. Это редкий и очень тяжелый способ. И очень сложно, как мне кажется, снять кожу без определенной подготовки. Если убийца справился быстро, значит, делал это не один раз. Значит, такие убийства уже были. Может, спросишь у своего друга?

— А что, это идея! — загорелся Макс. — Прямо сейчас и позвоню. Время у тебя есть?

— Навалом! — я пожала плечами. — Сафин никогда меня не контролирует, да и вернется из города не раньше ночи — у него какие-то важные дела.

Разговор длился долго, так долго, что я несколько раз серьезно уставала ждать. Но, к огромному моему удивлению, он дал больше, чем мы ожидали, чем я могла ожидать. Закончив разговор, Макс повернулся ко мне и торжественно произнес:

— Ты гений! Я всегда это знал. Есть две новости. Первая: нашли карточку — электронный ключ ко второму входу в поселок. Нашли ее на земле рядом с воротами, очевидно, убийца ее выкинул. На пластике следы крови Комаровского и никаких отпечатков пальцев. Карточка сейчас у моего друга. И вторая новость: похожие убийства уже были в 1990-х годах.

Я приготовилась внимательно слушать. Рассказ Макса заключался в следующем. В 1990-х годах, когда была серьезная криминальная война между бригадами за передел сфер влияния, особо жестокая война разгорелась между одной славянской бандой и чеченцами. Чеченцы отличались железной дисциплиной, были серьезно подготовлены и выигрывали разборку за разборкой. Скоро они почти полностью победили и вытеснили с рынка своих противников — банду белых. И вот, когда белые терпели поражение за поражением, потерю за потерей, кто-то принялся убивать лидеров и приближенных к ним людей чеченской группировки.

Все сразу подумали, что убийцу нанял главарь белых. Но когда узнали подробности, эту мысль отбросили. Три серьезных чеченца были убиты точно так же, как Комаровский: с них заживо сняли кожу. Они умерли от потери крови и болевого шока. Убийства, совершенные с такой звериной жестокостью, испугали весь криминальный мир. Это было совсем не похоже на криминальные разборки.

Белые поклялись, что не имеют к этому никакого отношения, и черные им поверили. Все вместе, объединившись, стали искать маньяка. Никто не сомневался, что действует извращенец-маньяк, а уголовный мир боится и не любит маньяков, предпочитает их нейтрализовать.

Маньяк — нечто страшное из другого мира. Он пугает и обычных людей, и криминал. Это чудовищная грань между мирами, и каждый, даже самый отпетый убийца, боится с ней столкнуться.

Маньяка не нашли. Не нашли, несмотря на то, что обе криминальные бригады перепахали и небо, и землю. Убийства закончили эту войну, враги примирились и даже смогли полюбовно разделить сферы влияния. Никто так и не узнал, что это было, и кто стал причиной такого ужаса.

Убийства прекратились так же внезапно, как и начались. И больше уже не повторялись — до Комаровского.

Глава 13

Я возвращалась, когда было уже темно. В электричке было пусто. Ничто не мешало мне думать. На одной из станций в вагон зашел мужичок-музыкант. Тишину прорезали звуки современной песни, фальшивой до невозможности. Эта электричка шла в никуда.

В грязноватом вагоне пьяненький мужичок трындел на затертой, поломанной балалайке, собирая мелочь на самогон. Он до безумия, до самой ненормальной степени схожести напоминал мою жизнь. Между двумя точками пути — грязный общий вагон. А я так и не научилась быть богатой: ни деньгами, ни любовью, ни счастьем.

Темная тень, возникшая в дверях, упала на ковер. Ночь услышала мои молитвы. Он неслышно входил в темную комнату, приближаясь ко мне, и даже в сгустившейся темноте я видела блеск его глаз, всегда, при любом освещении чем-то напоминающих глаза уставшего дикого зверя.

Ничего не говоря, не произнося ни единого слова, он остановился перед креслом, где я сидела, словно чудом выжившая жертва губительного масштабного кораблекрушения.

— Я люблю тебя, Мара… — Вирг Сафин зарылся лицом в мои волосы, — Мара… Мне будет тебя не хватать…

Не хватать? Я отстранилась, вдруг почувствовав вдоль своего позвоночника абсолютный ледяной холод.

— Ты уходишь куда-то? — я изо всех сил старалась, чтобы голос мой не дрожал, — или ты пришел?

— Я не просто ухожу, Мара. Я уезжаю на некоторое время.

Дрожа от ярости, я вскочила с кресла и включила верхний яркий свет. Свет его заметно смутил. Сафин уселся в кресло, с которого только что подскочила я. Он был очень удручен, погружен в себя.

— Ты уезжаешь? Значит, я останусь здесь, в этом мавзолее, совсем одна? Сколько еще ты будешь меня бросать?!

— Но я совсем не бросаю тебя, Мара. Что ты выдумываешь!